Мама принимается за меня сразу же, я еще даже багажа не дождалась, а она уже пилит меня за то, что я не послала открытки с благодарностями за подарки на день рождения, а это означает, что она спрашивала бабушку и Сьюзан, получали ли они их. Потому что в этом году, кроме Дженн с Кали, которые испекли мне торт, и Ди, который сводил меня поужинать в свой любимый бостонский фургон с фастфудом, ну и мамы с папой, естественно, благодарить мне было некого. Мелани мне ничего не прислала, только на стене в «Фейсбуке» написала поздравление.

Когда мы садимся в такси (во второе, первую машину мама отвергла, потому что там был недостаточно мощный кондиционер – когда она едет к бабушке, никто пощады не жди), мама принимается за мои планы на лето.

Впервые она подняла эту тему еще в феврале, спросив меня, что я собираюсь делать летом, я сказала, что понятия не имею. А через несколько недель, в конце весенних каникул, она объявила, что разузнала кое-что для меня, воспользовалась некоторыми связями, и теперь у нее есть два многообещающих предложения. Одно – поработать в лаборатории фармацевтической компании недалеко от Филадельфии. Второе – помощником одного из папиных друзей, проктолога доктора Алана Спеткора (Мелани звала его Анальным Инспектором). По ее словам, ни за один вариант мне не заплатят, но они с папой это обсудили и готовы сами предоставить мне щедрую компенсацию. Мама была так довольна собой. И то и другое будет отлично смотреться в моем резюме и в достаточной мере затмит «катастрофу», которую я потерпела в первом семестре, как она это называет.

Я была так раздражена, что чуть сразу не сказала ей, что эта интернатура мне не подходит, потому что у меня нет достаточной квалификации; я же в подготовке к меду не продвинулась. Просто чтобы позлить ее. Посмотреть на ее лицо. Но потом испугалась. У меня пятерка по Шекспиру. Пятерка с минусом по китайскому, такое со мной впервые. И твердая четверка по биологии, как по теории, так и за лабораторные, а по керамике тоже пятерка. Я поняла, что на самом деле горжусь своими достижениями, и мне не хотелось, чтобы мамино неизбежное и нескончаемое разочарование отравило мою радость. Все равно, конечно, это произойдет, но я все же придерживалась своего плана А – признаться, когда покажу ей оценки в конце года.

Но до экзаменов еще три недели, а мама уже капает мне на мозги с этой работой. Когда мы подъезжаем к высотному дому, где живет бабушка, я говорю ей, что все еще обдумываю варианты, и выскакиваю из машины, чтобы помочь папе достать чемоданы.

Это так странно. Моя мама – самый страшный человек, которого я знаю, но когда бабушка открывает дверь, она так съеживается, будто перед ней предстает огромный людоед, а не полутораметровая крашеная блондинка в желтом спортивном костюме и фартуке с надписью: «Поцелуй мешуга[40] повара». Бабушка стискивает меня в крепких объятиях, от нее пахнет «Шалимаром» и куриным жиром.

– Элли! Дай я на тебя посмотрю! Ты что-то необычное с волосами сделала! Я видела фотографии на «Фейсбуке»!

– Ты пользуешься «Фейсбуком»? – спрашивает мама.

– Мы с Элли там друзья, да? – бабушка подмигивает мне.

У мамы кривится лицо. Не знаю почему – из-за того, что мы с бабушкой дружим на «Фейсбуке», или потому что она настойчиво сокращает мое имя.

Мы входим. На диване в цветочек спит бабушкин друг Фил. Перед ним стоит огромный телевизор, где на полной громкости идет баскетбольный матч.

Бабушка касается моих волос. Они сейчас до плеч. С лета я не стриглась.

– Раньше были короче, – говорю я. – А теперь серединка на половинку.

– Сейчас лучше. Боб был просто ужасный! – говорит мама.

– Мам, но это был боб, а не ирокез.

– Я знаю, что это было. Но ты выглядела как мальчишка.

Я поворачиваюсь к бабушке.

– Мама перенесла какую-то детскую травму из-за стрижки? Она все никак забыть об этом не может.

Бабушка всплескивает руками.