Сласти и страсти, или Забавы новобрачных - Тара Сивик (2012)

– Клэр меня прибьет. Она Софии волосы отращивала с самого ее рождения. Ей их только подравнивали, – волнуясь, говорит Картер, подходя к нам сзади с Билли, все еще спящим у него на плече. – Может, стоит еще раз маме позвонить?

– НЕТ! Твоей маме звонить не будем. Мы козлы взрослые и сами способны сообразить, как это дерьмо уладить! – взрывается Джим.

– ДЕРЬМО УЛАДИТЬ! – вопит Молли.

– ДЕРЬМО УЛАДИТЬ, ДЕРЬМО УЛАДИТЬ, ДЕРЬМО УЛАДИТЬ! – разом скандируют все пятеро.

– Это нам не по плечу, чел. Мы никогда живыми из этого не выберемся! – ору я Джиму, перекрывая девчачий хор.

– Просто нам план нужен. Где ближайший магазин париков? – спрашивает Джим.

– Ты скажешь! В жизни не слышал ничего глупее! – подает голос Картер.

Я с завистью смотрю на Билли, который сладко спит на плече Картера, невзирая на этот бардак.

– У тебя есть идея получше, гений? – бросает вопросик Джим.

Тупо пялимся втроем друг на друга, в мозгах ни мыслишки, какая спасла бы нас и не позволила бы нашим женам выбить нам зенки ложками.

– Дайте мне ножницы, бритву, банку арахисового масла и какие-нибудь защитные очки, – произносит Гэвин, присоединяясь к нам. – Я справлюсь.

* * *

Несколько часов спустя Дженни заходит в спальню, где я раскинулся поверх постели, уставясь в потолок.

– Почему головки их Барби висят с нашего потолка? – задает она вопрос, забираясь на кровать со мной рядом и поворачиваясь на спину.

– Понимаешь, Гэвин решил, что все остальные Барби нуждаются в назидании. Он вообразил, что если они увидят, что случается с непослушными Барби, то дважды подумают, прежде чем выставить Кена в розовой пачке с оборками и фиолетовых шпильках на парад Барби.

Мы молча любуемся двадцатью пластиковыми головками, прилепленными скотчем к потолку за волосы.

– Где дети? – спрашивает Дженни.

– Оба в постели. День был долгий.

Я еще фразу не закончил, как Дженни оказывается верхом на мне и рвет с меня одежду. Давненько не было, чтоб она так верховодила. Я тут же обалдел и не шевелился. Глазом не моргнул, как она с меня брюки с трусами стащила, Халка Хогана[13] за грудки хватила и рванула мне футболку до пупа.

– Боже мой! Моя любимая одежка! – воплю я, печально кося глаза на порванную надпись, когда-то гласившую: «Сучки не гадят, зато упрямятся и обманывают – Ганди».

Дженни отрывает губы от моей груди, откидывается назад и жжет меня взглядом:

– Ты это сейчас всерьез из-за одежки жаловался?

О Иисусе, да что, твою мать, со мной? Зачем я вообще болтаю???

– Нет, нет, нет, нет! Так держать. Боже, прошу: так держать.

Дженни возвращается к тому, чем занята была, обцеловывая мне грудь и елозя ягодицами по моему вставшему на боевой взвод отдралету.

Мои руки вцепляются ей в бедра и помогают ей еще быстрее двигаться поверх моего елдака.

– Ты все еще в одежде, – бормочу вперемежку со стонами, пока она язычком прокладывает дорожку по моей шее и прихватывает губами мочку уха. – О ШИПУЧКА СЛАДЕНЬКАЯ!

Моя задница заплясала под ее, когда она прошлась языком вокруг моего уха.

Вдруг она отстранилась, и я застонал, не чувствуя ее губ на своем ухе, пока не увидел, как она садится и через голову стягивает с себя блузку. Ее славные титьки рвутся вон из черного кружевного бюстгальтера, а мои руки тут же притягиваются к ним, мнут их ладонями и перекатывают в руках. Она меня к своим близняшкам и близко не подпускала с тех пор, как стала Билли грудью кормить, а я еще и ляпнул про печенюшки с молоком. Я чувствовал себя наркоманом, дорвавшимся до дозы после месяцев воздержания. Хотелось по-ребячески заплакать оттого, что руки мои заполняла чудесная полнота плоти. Чувствуется, как твердеют ее соски под кружевами, и меня уже не покидает мысль, продержусь ли я так долго, чтобы упиться этим ощущением.