Осада, или Шахматы со смертью - Артуро Перес-Реверте (2009)

Последняя реплика не пришлась по вкусу губернатору – человеку, как всем известно, весьма богобоязненному. Он хмурится и рассматривает свои руки – они у него тонкие и белые. Породистые, думает Тисон, такие и подобают офицеру флота: на службу в Королевскую Армаду плебеев не берут. На пальце левой блестит перстень с великолепным изумрудом, лично подаренный императором Наполеоном, когда Вильявисенсио с соединенной франко-испанской эскадрой был в Бресте – то есть, значит, еще до Трафальгара, до похищения короля, до войны с Францией и до того, как все покатилось к дьяволу.

– Я имел в виду… Ну, вы понимаете… Другое насилие.

– Жертвы не были изнасилованы. По крайней мере, следов не обнаружено.

Вильявисенсио долго молчит, теперь устремив взгляд на комиссара. И ждет. Но Тисон не считает себя обязанным пускаться в объяснения, ибо не уверен, что губернатор ждет их от него. Его привел сюда Гарсия Пико. Дон Хуан Мария, сказал он, пока поднимались по лестнице, – и подобное титулование не впрямую, но внятно лишний раз предупреждало, кто есть кто, – дон Хуан Мария желает помимо письменного донесения получить сведения непосредственно от вас. В подробностях.

– В определенном смысле нам повезло с этой девушкой, – решается Тисон. – Никто ее не хватился, никто не заявил об исчезновении… Это позволит проводить дознание скрытно. Докучать и голову морочить нам не будут.

Едва заметным медленным кивком губернатор дает ему понять – он на верном пути. Ах, вот оно, значит, что, соображает Тисон, сдерживая улыбку, неуместно просящуюся наружу. Теперь понятно, о чем речь и что к чему. И куда целит Гарсия Пико. И на что он так многозначительно намекал, поднимаясь по лестнице.

Словно в подтверждение его правоты, Вильявисенсио небрежным движением руки с изумрудным перстнем указывает на рапорт:

– Три девушки, убитые… гм… столь своеобразно, – это уже не просто сложное дело… Это вопиющее зверство. И если дело получит огласку, выйдет большой скандал.

Ага, теплей, теплей, думает Тисон. Сейчас будет совсем горячо, твое сволочное превосходительство.

– Да отчасти уже получило, – осторожно замечает он. – Слухи, толки, соседские пересуды. Это неизбежно, как вы сами изволите знать. Городок невелик, а народу – пропасть.

Он делает паузу, чтобы оценить действие произнесенных им слов. Губернатор взирает на него пытливо, и даже Гарсия Пико отрешился от своего напускного безразличия.

– Тем не менее, – продолжает комиссар, – мы пока еще можем совладать с этим. Припугнули немного кумушек и свидетелей. Все отрицаем, все решительно… И газеты до сей поры пока даже не пикнули.

Теперь наконец главноуправляющий счел нужным вмешаться. И от Тисона не укрылось, каким беспокойным взглядом он окинул губернатора, прежде чем заговорить.

– Пока. Именно что – пока. Однако история, леденящая кровь. Если журналисты вцепятся в нее, то уж не выпустят. Да и потом, свободу печати никто еще не отменял… Помешать газетчикам не удастся.

Вильявисенсио вскинул руку, заставляя его умолкнуть. Бросается в глаза, что это у него в обычае – прерывать собеседника, когда вздумается. В Кадисе командующий эскадрой – первый после бога. А когда война – так и сам бог.

– Уже просочилось. Один из тех, кто слышал звон, – редактор «Эль Патриота». Тот самый, что в прошлый четверг очень настырно выспрашивал, насколько божественное происхождение имеет власть монарха…

Он неожиданно замолкает, и последние слова повисают в воздухе. И смотрит на Тисона так, словно приглашает и его всерьез поразмыслить об этом. Газетчики разнуздались вконец, добавляет он неприязненно. И что мне им сейчас сказать? Сами знаете, с публикой какого рода нам приходится иметь дело. Разумеется, я все отрицал. К счастью, нашлось какую кость бросить этой своре. В Кадисе у всех на уме одна политика, даже война отходит на второй план. Дебаты в Сан-Фелипе-Нери требуют всего запаса чернил.