Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная - Уолтер Айзексон (2015)

Флекснер как сотрудник Фонда Рокфеллера занимался реформой высшего образования в Америке. Но сейчас он создавал “рай”, где ученые могли бы спокойно работать, не испытывая давления со стороны научного сообщества и без преподавательских обязанностей. Как выразился Флекснер, “без водоворота текущих дел”3. На этот рай Луис Бамбергер и его сестра Кэролайн Бамбергер Фулд, которым посчастливилось продать сеть своих универмагов непосредственно перед биржевым крахом 1929 года, пожертвовали 5 млн долларов. Он должен был называться Институтом перспективных исследований и располагаться в Нью-Джерси, вероятно, вблизи Принстонского университета (но филиалом его он не станет). В Принстоне Эйнштейн уже был, и ему там понравилось.

Флекснер приехал в Калтех посоветоваться с Милликеном, а тот настоял (о чем сам впоследствии жалел), чтобы тот поговорил с Эйнштейном. Флексер позднее писал, что, когда наконец такую встречу удалось устроить, он был поражен “благородной манерой вести себя, простым, приятным поведением и истинной скромностью” Эйнштейна.

Совершенно очевидно, что для нового института Флекснера Эйнштейн мог стать украшением и идеальным символом надежды, но делать ему предложение на территории, подконтрольной Милликену, Флекснеру было не с руки. Договрились, что он посетит Эйнштейна в Европе, где и продолжатся переговоры. В автобиографии Флекснер утверждает, что даже после встречи в Калтехе “не представлял себе, что он [Эйнштейн] заинтересуется предложением связать судьбу с Институтом”. Но письма Флекснера его патронам это опровергают: он характеризует Эйнштейна как “невылупившегося птенца”, чьи планы на будущее надо обсуждать с осторожностью4.

К этому времени жизнь в Южной Калифорнии несколько разочаровала Эйнштейна. Выступая перед студентами-международниками, он раскритиковал компромиссы в вопросах контроля над вооружением и высказался в поддержку полного разоружения, но аудитория, казалось, воспринимала все происходящее как спектакль заезжей знаменитости. “Имущие классы здесь хватаются за все, что может служить оружием в борьбе против скуки”, – отметил он в своем дневнике. Его раздражение нашло отражение и в письме Эльзы подруге: “Встрече мало того что не хватало серьезности, она просто напоминала дружескую вечеринку”5.

Именно поэтому Эйнштейн не отнесся серьезно к письму своего лейденского друга Эренфеста, просившего помочь ему найти работу в Америке. “Должен сказать откровенно, в долгосрочной перспективе я предпочел бы жить в Голландии, а не в Америке, – ответил он. – Не принимая в расчет горстку действительно прекрасных ученых, это скучное и пустое общество, способное вскоре заставить тебя содрогнуться”6.

Тем не менее отношение Эйнштейна ко всему происходящему не было таким простым. Он явно наслаждался американской свободой, сильными ощущениями и даже (да!) пожалованным ему звездным статусом. Как и многие другие, он критиковал Америку, хотя она и притягивала его. Ему могли претить проявляемые иногда грубость и меркантильность, но одновременно он чувствовал, как сильно его привлекают свобода и индивидуализм, обратная сторона той же медали.

Вскоре после возвращения в Берлин, где политическая ситуация вызывала все больше опасений, Эйнштейн опять поехал в Оксфорд читать лекции. И опять, особенно по контрасту с Америкой, царившая здесь утонченная церемонность показалась ему гнетущей. На проходивших в комнате для преподавателей и казавшихся ему бессмысленными заседаниях административного совета Крайст-Черч-колледжа, гостем которого он был, Эйнштейн прятал под скатертью блокнот, чтобы можно было делать вычисления.

Он осознавал, что Америка при всем недостатке вкуса и излишнем энтузиазме предлагает свободу, которой в Европе у него может никогда и не быть7.