Эйнштейн. Его жизнь и его Вселенная - Уолтер Айзексон (2015)

Локер-Лэмпсон очень подробно и красочно описал этот инцидент, когда вносил в парламенте законопроект о “расширении возможности получения гражданства евреями”. Эйнштейн в белом льняном костюме слушал его с галереи для посетителей. Локер-Лэмпсон утверждал, что Германия разрушает свою собственную культуру и угрожает безопасности своих величайших мыслителей. “Она выгоняет самого прославленного из своих граждан – Альберта Эйнштейна, – сказал он. – Когда его попросили записать свой адрес в книге посетителей, ему пришлось написать “таковой отсутствует”. Как должна быть горда страна, имеющая возможность предложить ему убежище в Оксфорде!”70

Вернувшись в Бельгию в свой дом у моря, Эйнштейн решил, что до отплытия в Америку он должен хотя бы попытаться прояснить один вопрос. Корпорация женщин-патриотов по-прежнему пыталась не допустить его приезда как опасного, ведущего подрывную деятельность человека, а может быть, и коммуниста. Были и другие люди сходных с ними взглядов. Эйнштейн находил эти обвинения голословными и оскорбительными, опасался, что они обернутся неприятностями в будущем.

Из-за его социалистических умонастроений, истории с пацифизмом и неприятия фашизма тогда и фактически всю его жизнь многие думали, что он сочувствует русским коммунистам. Этому способствовало и то, что он искренне был готов поставить свое имя под любым направленным ему и выглядящим разумно манифестом или воззванием, не всегда задумываясь, что за приличным фасадом могут скрываться совсем другие намерения.

К счастью, готовность предоставить свое имя разного рода организациям соседствовала у него со стойким нежеланием появляться на митингах или тратить время на участие в различных неофициальных заседаниях. Поэтому было не так много политических групп и, уж конечно, среди них не было ни одной коммунистической, в которых Эйнштейн действительно принимал бы участие. И решение никогда не ездить в Россию он принял, поскольку понимал, что его имя может быть использовано в пропагандистских целях.

Время отъезда приближалось, и, чтобы расставить все точки над i, Эйнштейн дал два интервью. “Я убежденный демократ, – сказал он своему товарищу по несчастью, беженцу из Германии Лео Ланиа для статьи в The New York World Telegram, – и именно поэтому я не еду в Россию, хотя получил очень радушное приглашение. Мой визит в Москву наверняка был бы использован советскими правителями в политических целях. Сейчас я такой же противник большевизма, как и фашизма. Я выступаю против любых диктатур”71.

В другом интервью, появившемся одновременно и в The Times of London, и в The New York Times, Эйнштейн признался, что иногда бывал “одурачен” организациями, представлявшимися чисто пацифистскими или гуманитарными, а “на самом деле занимавшимися не чем иным, как закамуфлированной пропагандой на службе русского деспотизма”. Он подчеркивал: “Я никогда не одобрял коммунизм, не одобряю его и сейчас”. Суть его политических убеждений сводилась к противостоянию любой власти, “порабощающей личность с помощью террора и насилия, проявляются ли они под флагом фашизма или коммунизма”72.

Оба эти заявления явно были сделаны для того, чтобы сбавить накал идущих в Америке дискуссий о его сомнительных политических пристрастиях. Но, кроме того, у них было еще одно достоинство: они были правдивы. Его иногда могли ввести в заблуждение организации, цели которых не совпадали с заявленными, но он с детства руководствовался принципом: авторитаризм, как правый, так и левый, следует отрицать.

В конце лета Эйнштейн получил ужасное известие. Его друг Пауль Эренфест, недавно расставшийся с женой, с которой он вместе работал, поехал в больницу навестить шестнадцатилетнего сына, у которого был синдром Дауна. Эренфест вытащил ружье и выстрелил сыну в лицо. Сын выжил, но потерял глаз. Затем, направив ружье на себя, Эренфест застрелился.