Владыка Ледяного сада. В сердце тьмы - Ярослав Гжендович (2007)

Я делаюсь неподвижен, медленно опуская ладонь на сагайдак, но вспоминаю, что лук поврежден, и у меня – всего одна стрела. Взрыв, превративший меня в дерево, сбил ролики, переменил натяжение тетивы; в луке, полагаю, сбит прицел. Потому я отвожу руку и тянусь за мечами. Стою и внимательно наблюдаю, с руками, скрещенными на рукоятях. И жду.

Волк что-то рвет – застрявшее между камнями, придерживая лапой, а потом вдруг поднимает огромную башку, ставит торчком треугольные уши. Шерсть его встает дыбом, на спине, словно у ехидны, поднимается несколько вертикальных игл.

Чудовище.

«Волк» – звучит хорошо, но скотинка весит за триста кило. Его череп – полметра длиной.

Из пасти свисает кусок мяса, оторванный миг назад. Но на нем, поспешно проглатываемом, не видно меха. Он покрыт гладкой золотистой кожей.

Волчара приподнимает губу и показывает мне зубы. Обнажает клыки размером с долото, а те, что поменьше, – с мой большой палец. Весь гарнитур поблескивает под сморщенной верхней губой, из его горла начинает вырываться мягкое рычание, которое больше напоминает львиный рык.

Я стою неподвижно, отчаянно пытаясь активировать цифрал, хотя мало что выходит. Непросто объяснить, как он работает. В нормальном человеческом организме, пожалуй, ничего не включается по желанию. Вот и обслуживание цифрала – инстинктивное. Происходит само по себе. Нет необходимости ни в заклинаниях, ни в усилиях. Он действует естественно, как гнев или печаль. И все же я напрягаюсь, мои мышцы подрагивают. Я сцепляю зубы, словно могу заставить свой мозг выйти на более высокие обороты.

Волк без усилия, пружинисто соскакивает между скалами и поворачивается в мою сторону, его рычание я ощущаю грудиной, все еще бессильно пытаясь войти в боевой режим – словно бы отчаянно нажимая на мертвый выключатель.

Он глядит на меня исподлобья, демонстрируя белый частокол зубов; его глаза гипнотически горят грязным янтарем.

Я гляжу в те глаза и пытаюсь навязать ему свою волю, но это все равно, что желать взять верх над тигром. Это вам не брешущая у калитки дворняга.

Единственным результатом становится струйка горячей крови, что стекает по моему лицу на губы, и ледяная дрожь, сотрясающая тело. Мне вновь становится холодно, теперь, полагаю, главным образом от страха. Я чуть высовываю оба клинка из-за пояса, но чувствую, насколько они смешны рядом с почти полутонной горой мышц и челюстей.

Холод охватывает меня как саван, в висках стучит, я вижу только волчьи глаза – грязно-желтые, пылающие странно разумной жестокостью.

Я чувствую его движения, хотя он не шевелится. Чувствую, что он прыгнет парой длинных перескоков, а потом, на высоте того камня, выстрелит в мою сторону будто ракета. При первом шаге зверя я отпряну влево, оттолкнусь ногой от камня и брошусь спиной на стену, между тем торчащим камнем и стволом крученой горной сосны. Если я все еще нечто умею и упрусь там ногами, в моих руках уже будут мечи, а он не сумеет меня достать. По крайней мере, не сразу. Нос, горло, глаза. Три быстрых удара, а потом короткий миг, чтобы вползти на спине туда, где еще выше и теснее.

Скажем так.

Вижу я это все в едином быстром проблеске, словно некий расклад. Длится оно долю секунды. Волк смещает центр тяжести, наклоняет голову еще ниже, а я уже знаю, что он прыгнет иначе, что пойдет с другой лапы – и весь расклад молниеносно распадается, замещается другим. Теперь уклонение в другую сторону, поворотом, словно тореадор, перед самими ощеренными зубами, с непростым двойным рубящим ударом. Левая рука – развернутым клинком в глотку, правой сверху в основание черепа, одновременно, как закрывая ножницы. Меняю хват ладони на обратный.

Холод пронизывает меня до мозга костей. На тропинку падает шишка, по склону скатываются мелкие камешки. На миг устанавливается густая, мертвая тишина. Мы смотрим друг на друга.