Мир, который сгинул - Роберт Хайнлайн (1951)

Помещение будки плавно переходит в таинственный коридор с неровными сливочными стенами и решетчатым полом, уходящим вдаль, будто в старой фантастической киношке с чересчур оптимистичными прогнозами на будущее. Веселая незнакомка в форме здоровается со мной и вежливо просить раздеться. Я раздеваюсь. Веселая незнакомка не отворачивается. Если мои обнаженные гениталии и смущают ее, виду она не подает.

Она берет мою одежду и удаляется, а когда я остаюсь на месте, терпеливо просит идти следом. Я захожу в комнату, полную бесстрастных типов в халатах и масках, где меня подвергают тщательнейшему осмотру: бреют, колют, скребут, моют, дезинфицируют, дезинсектируют, проверяют на детекторе лжи, делают биопсию, томографию и рентген, после чего в новой (гадкой) одежде отправляют дальше, к рабочему месту некого генерала Копсена, который мне то ли лучший друг, то ли заклятый враг, и я начинаю думать, что все равно не смогу почувствовать разницу (впрочем, он мог бы и нажать ту кнопку, а не просто показать ее мне). Отец Лидии одаривает меня поросячьей ухмылкой и говорит: «Добро пожаловать в штат», как будто я здесь не в роли новобранца.

– Ты, наверное, удивляешься, зачем я тебя позвал, – говорит генерал Копсен, когда перед нами поднимается хай-тековая решетка, и мы проходим в шестиугольный тоннель, стены которого покрыты чем-то подозрительно смахивающим на волосы. Генерал хочет, чтобы я счел его слова забавными. Так я и поступаю, насколько это в моих силах. Он кивает в ответ на мою кривую улыбку и не привязывает меня к мокрому электрическому стулу. – По правде говоря, ты один из тех, на кого я возлагаю самые смелые надежды. Мои мальчики. Девочки, конечно, тоже, но я всех называю мальчиками. Ты один из лучших. Стойко все выдержал, не сдался, молодец! Криспен говорит, ты еще и умен.

Я недоуменно смотрю на него. Джордж Копсен мутит воду. Чудище, несущее электрическую смерть, пустило слезу. Он хочет быть любимым. Он забыл прошлое, принял меня в семью полоумных изыскателей и женит на одной из своих дочерей (не на Лидии). Генерал Джордж Копсен строит из себя папочку.

– Скверное было дельце, – говорит он. – Нам дали план. Сказали: «Найдите как можно больше террористов, они точно есть!» Пришлось подыгрывать. Спасать лучших. Ты один из лучших, конечно. Один из моих мальчиков.

Я мимоходом спрашиваю себя, что произошло с остальными. Их судили? Держали в неведении? Освободили, но записали в вечные подозреваемые? Или они попросту исчезли? Я взбешен: генерал вынудил меня радоваться тому, что я теперь один из «его мальчиков».

Он обнимает меня за плечо – как ни в чем не бывало, будто по моей коже не бегут мурашки и меня не тошнит всякий раз, когда он подмигивает. Мы идем по очередному фантастическому коридору к самому сердцу жуткой муравьиной фермы. Коридор залит светом, не поддающимся мгновенному анализу, и потому я не могу гадать, какое действие он оказал бы на землероек и землеройкоподобных – разве рискну предположить, что они бы безмятежно, широко распахнув глаза, любовались мягким обнадеживающим свечением. Здесь нет прямых углов, и из самых неожиданных мест торчат пенистые шипы, приглушающие звуки и исключающие определенные виды шпионажа, с теоретическими основами которых я не знаком, но для осуществления которых требуются ровные поверхности и симметрия. Спешно пресекаю этот ход мыслей – еще додумаюсь до чего-нибудь опасного, за что меня потом убьют.

Наконец мы поворачиваем за угол, и вместо очередной асимметричной двери или замысловатой лестницы я вижу перед собой кривую комнату, полную людей. Все они заняты чем-то, что вынуждает их мрачнеть и задумчиво жевать нижнюю губу. Вопреки мудрым советам стоматологов многие грызут ручки и карандаши, а у одного на губе большое синее пятно, и Джордж Копсен ведет меня к нему.