Под лапой. Исповедь кошатника - Том Кокс (2008)

Также с кошками меня роднит склонность к своеволию. Я не считаю себя тяжелым или упертым человеком, но, если вспомнить об основных переменах в моей жизни, большинство из них отличаются противоречивостью. В средней школе я с трудом завоевал расположение крутых ребят на бесплодных землях северного Ноттингема, после чего вдруг решительно переметнулся на сторону зубрил. Воспитанный в семье, принадлежащей к верхушке рабочего класса (или к низшему среднему) и поддерживающей левое правительство, в окружении книг, пластинок и картин, я хладнокровно променял все это на гольф. Забросил гольф ради панк-рок-группы (вот уж загадка, ведь я в основном люблю музыку тех жанров, которые вытеснил панк). Бросил уединенную деревенскую жизнь ради Лондона. Переехал из Лондона обратно в деревню. Если кошкам и нравится проводить время в компании, то только с теми, с кем можно поделиться опытом непонятного поведения.

Ни одному здравомыслящему человеку я не рекомендовал бы подобный образ жизни, но прожитые мной в таком духе двадцать пять лет прошли неплохо. К тому же когда в конце 2002 года «зов противоречия» вновь дал о себе знать и я решил не обращать на него внимания и пойти разумной дорогой, ничего хорошего из этого не вышло. За последующие полгода я понял, почему кошкам, не желающим признавать благоразумность таких понятий, как «золотая середина» и «компромисс», живется легче.

Или же они просто показывают нам пример: когда вы осматриваете дом, который хотите купить, а соседи уже в 11 утра на всю врубают техно, но хозяин заявляет, что прежде ничего не слышал, да и вообще «стены тут толстые», надо сразу же уносить ноги.

Еще до смерти Брюера мы с Ди подумывали о том, чтобы продать наш домик в Брантоне. Теперь чаша весов серьезно покачнулась: с каждым огромным (а в нашем воображении – гигантским) внедорожником, проносящимся мимо нашего дома, мысль о том, что, оставаясь здесь, мы подвергаем Ральфа, Джанета, Медведя и Шипли опасности, пугала все больше. Ну и наше глухое недовольство, что мы отрезаны от общества, тоже сделало свое дело. Решение, считай, было принято.

Тем не менее нам следовало серьезно обдумать возвращение в Лондон. Из пятнадцати друзей, которые после разговора на свадьбе были полны энтузиазма поехать вслед за нами в Норфолк, на переезд решилась только одна пара. Они выбрали еще более оторванное от мира место и запланировали еще более грандиозный ремонт – и вскоре развелись. Кое-кто из друзей выбирался навестить нас; как бы они ни пытались скрыть свое разочарование от увиденного, мы все замечали. Не знаю, что именно хотели увидеть наши друзья – может, нечто среднее между фотографиями из журнала «Жизнь за городом» и сельскими пейзажами с конвертов ранних пластинок группы «Fairport Convention», – но точно не Брантонский центр предварительного заключения и заброшенные заправки на каждом углу.

Только вот не станет ли переезд в Лондон признанием поражения? И что за жизнь ждет Шипли, Ральфа, Джанета и Медведя в небольшой квартире с общим двориком на южной окраине Лондона, где-нибудь в Гринвиче или Патни? Да и, если честно, нам нравилось жить в Норфолке: за эти полтора года мы все больше и больше влюблялись в непритязательную веселость жителей нашей деревни и серьезно недооцененную природу.

Мы решили найти золотую середину: какое-нибудь местечко поблизости от цивилизации, однако с налетом сельской безмятежности. «Девлинский домик» в Холшеме, в нескольких километрах к северу от Нориджа, отлично подходил под это описание. Внутри были древние балки, а извилистые лестницы казались убийственными, но главное – он располагался на улице с односторонним движением, усеянной «лежачими полицейскими», в ряду стандартных домиков, и если аккуратно закрывать за собой входную дверь, то котам не добраться до ближайших дорог, в том числе и до той, где постоянно гоняют на огромных внедорожниках. У них будет свой райский уголок с журчащим ручейком в дальнем углу сада, лугом и церковным двором по соседству.