Белларион - Сабатини Рафаэль

— Единственной причиной, по которой мы оказались здесь, — ответил им Фачино с носилок, к которым приковала его разыгравшаяся подагра, — является восстановление законных прав маркиза Монферратского. Если вы примете его как своего государя, я немедленно отведу своих солдат к Нови, чтобы защитить вас от гнева маршала Бусико.

На следующее утро Теодоро Монферратский в сопровождении всего пятисот солдат торжественно въехал в Геную и был встречен восторженными толпами горожан, провозглашавших его своим принцем и избавителем от французского гнета. А на другой день Фачино отошел к Нови встречать Бусико.

Ему не пришлось долго ждать. Новость о взятии Генуи прозвучала для приготовившегося к обороне Бусико как гром среди ясного неба. В ярости и панике он оставил Милан, этим поспешным уходом уничтожив последнюю возможность поправить свои дела. Форсированным маршем он достиг равнины возле Нови, где армия Фачино преградила дорогу его усталым людям. И тут он совершил следующую ошибку. Узнав, что измученного подагрой Фачино утром отправили в Геную и теперь армией командует его приемный сын Белларион, французский маршал решил воспользоваться этим обстоятельством и немедленно вступить в сражение.

Местность была идеальна для использования кавалерии, и Бусико лично возглавил атаку четырех тысяч всадников, составлявших ударную силу французской армии. Они лавиной устремились на центр войск Беллариона, намереваясь с ходу прорвать его, и на первый взгляд могло показаться, что им без труда удастся сделать это. Стоявшая в центре пехота начала сдавать позиции еще задолго до непосредственного контакта с неприятелем, словно устрашенная его атакующим порывом. Однако французы не обратили внимания ни на организованность столь поспешного отхода центра, ни на то, что правый и левый фланги, состоявшие исключительно из кавалерии, не отступили ни на шаг.

Французы стали брать пики наперевес и уже начинали осыпать насмешками дрогнувшего, по их мнению, противника, когда Белларион, находившийся вместе с трубачом в тылу отступавшей пехоты, произнес одно-единственное слово. Трубач вскинул рожок к губам, и не успел отзвучать поданный им сигнал, как отход неожиданно прекратился. Находившиеся в авангарде копийщики Кенигсхофена воткнули свои пятнадцатифутовые копья тупыми концами в землю, каждый солдат первых двух шеренг опустился на одно колено, и перед увлекшимися атакой французами вдруг возник сплошной частокол из смертоносных копий. Не менее полусотни лошадей, с ходу налетевших на них, замертво рухнули на землю; задние напирали на передних, толкали их вперед, на смертоносные копья, и в какие-то несколько секунд ряды французов смешались.

— Это научит Бусико уважать пехоту, — мрачно заметил Белларион. — Труби атаку!

Трижды протрубил рожок, и оба фланга — правый, которым командовал Джазоне Тротта, и левый, под командованием Карманьолы, одновременно устремились на французов, окружая их. Только тут Бусико понял, чем обернулось его излишне самоуверенное наступление: все его попытки перестроить своих всадников и контратаковать оказались тщетными, и сам он, сражаясь как лев, едва вырвался из этой мясорубки. Каким-то чудом он сумел подвести на помощь свои сильно отставшие фланги, но они прибыли слишком поздно: французская кавалерия, цвет армии Бусико, перестала существовать как боеспособная единица, и те, кто остался в живых, сложили оружие и сдались на милость победителя. Подошедшие подкрепления наткнулись на плотный строй солдат противника и после отчаянной схватки с ними были вынуждены отступить с большими потерями.

«Молниеносная операция, превосходный образец удачного взаимодействия различных частей армии» — так отозвался сам Белларион о победе при Нови, в которой французы потеряли не только Милан, но и Геную. Бусико с позором ушел во Францию, уведя с собой остатки своей потрепанной армии, и в Италии о нем больше никогда не слышали.