Слезы темной воды - Корбан Эддисон (2015)

В одно мгновение чувство вины Исмаила расцвело метастазами стыда. Мысль о родственниках, разбросанных по всему земному шару. Он не сомневался, что им всем известно о смерти его отца. Клановые сети разносят новости так же быстро, как современные медиа, с той лишь разницей, что происходит это в избранном кругу. Для них Адан был героем, человеком, пожертвовавшим для своей страны самым дорогим. Меньше всего Исмаилу хотелось лишать блеска уважаемое имя своего отца.

Он задержал дыхание и не дышал, пока не почувствовал головокружение. А потом признался:

– Мой отец мертв. Мать наверняка тоже. У меня есть дядя в Миннеаполисе, тетя в Лондоне и еще один дядя в Могадишо. Предлагаю вам поговорить с ними.

– Как зовут вашего дядю в Миннеаполисе? – спросила Меган.

Имя он произнес шепотом:

– Фарах Саид Ахмед.

Ясмин

Средняя Джубба, Сомали

29 января 2012 года

Джубба снова отступила, превратившись в сеть водных лент, вьющихся между зелеными берегами, но по крайней мере она продолжала нести свои воды. Были времена, когда река почти полностью уходила в песок. Дожди дейр положили конец засухе, страшнее которой не помнил никто, но к ноябрю они закончились и вернулась испепеляющая землю жара.

Ясмин встала на колени в тени раскидистого дерева хигло и опустила в воду кувшин. Когда он наполнился, она встала и примотала его к спине, глядя через реку на горизонт. Пустыня походила на сшитые воедино лоскуты желтой земли и зеленых кустов с редкими вкраплениями групп деревьев с длинными корнями: пушистая акация, плосковерхий кудхак и величественный дамал. Пыльно-голубое небо пестрело брызгами мелких облаков.

Деревня, в которой она прожила уже почти три года, находилась в глухом районе южного Сомали, на одинаковом расстоянии от порта Кисмайо и кенийской границы. Это было бедное поселение скотоводов и торговцев, которые благоденствовали в удачные годы, когда приходили дожди, а верблюды, козы и скот росли здоровыми, тучными и продавались на рынке за хорошие деньги, и боролись за жизнь, когда дождей не было, живность голодала, а воды Джуббы истощались и приобретали солоноватый вкус. По сравнению с урбанизированным Могадишо это был другой мир, не говоря уже о многонациональном Найроби, в котором прошло раннее детство Ясмин.

– Закончила? – спросила Фатума. Она сидела под деревом хигло, прислонившись спиной к стволу. – Я есть хочу.

Ясмин посмотрела на нее с раздражением и состраданием. В последнее время Фатума всегда хотела есть. Она была уже восьмой месяц беременна ребенком Наджиба.

– Ха, – ответила Ясмин. – Да. Пойдем.

Поправив хиджаб, она помогла Фатуме встать и повела ее через калитку в заборе во двор. Шлакоблочный дом, в котором Ясмин жила с Фатумой, первой женой Наджиба, и Джамаад, его хабариаро, или теткой по материнской линии, имел крытое крыльцо и черепичную крышу – редкость в деревне, состоящей в основном из глинобитных лачуг. Но на этом роскошь заканчивалась. В пустые глазницы окон свободно залетал ветер, бетонный пол лишь местами был накрыт коврами. Туалет представлял собой дыру в полу с керамическими подставками для ног. Еда готовилась на походной плите.