Будущее глазами одного из самых влиятельных инвесторов в мире. Почему Азия станет доминировать, у России есть хорошие шансы, а Европа и Америка продолжат падение - Джим Роджерс (2013)

В Нью-Йорке через семнадцать месяцев после возвращения домой (первые восемь из которых были потрачены на ожидание результатов прививок) я впервые стал отцом: Пейдж родила дочь – Хилтон Огасту Паркер Роджерс, которая потом сама себе дала прозвище Хэппи. Еще до появления на свет нашей второй дочери, Билэнд Андерсон Паркер Роджерс по прозвищу Бэби Би, мы с Пейдж стали строить планы, связанные с продажей дома в Нью-Йорке и переездом в Азию.

В своем нью-йоркском доме я прожил к тому времени тридцать лет. Я купил его в 1976 году. Работая на Уолл-стрит, я жил в манхэттенской квартире, которую снимала Лоис, пока мы были женаты. Во время службы меня расквартировали в Форт-Хэмилтоне, и я понял, что жить в квартире мне не нравится. После развода я внимательно изучал объявления и по выходным разъезжал на мотоцикле по городу, осматривая дома. Моя квартира находилась на Риверсайд-драйв, и само место мне нравилось: не только рядом с Гудзоном, но еще и вблизи парка. Я исколесил все пять городских районов, забирался даже в Нью-Джерси и Коннектикут в поисках дома у воды рядом с парковым пространством. Я уже стал думать, что вряд ли смогу найти и то и другое, и уж точно не мог предположить, что нужный мне дом расположен прямо по соседству.

Однажды в 1976 году я катался на велосипеде по Риверсайд-драйв, и женщина, составлявшая мне компанию, указав на пятиэтажное здание, которое мы проезжали, сказала, зная, что я хочу переехать: «Этот дом, кажется, пуст».

Собственно, это был не дом, а два соединенных таунхауса, с северной и южной стороны окруженные двором. Дом, стоявший ближе к центру, граничил еще с одним домом с двором, поэтому по южную сторону владения было метров тринадцать открытого пространства. Здание – большое, величественное и красивое – действительно пустовало. В мэрии я узнал о владельце и отправил ему письмо с оплаченным конвертом для ответа, интересуясь, продается ли дом, и выражая готовность его купить.

Здание принадлежало католической церкви. Раньше оно было частью Вудстокского колледжа, старейшего иезуитского колледжа в США; он переехал в 1969 году из Вудстока на Манхэттен и потом из-за финансовых трудностей, а также из-за потери учеников, которые предпочли суетную жизнь большого города, в 1974 году закрылся. С тех пор церковь пыталась продать дом. Не получалось это во многом потому, что, в то время как северная часть была в 1930-х переделана в многоквартирный дом, южная по-прежнему оставалась домом на одну семью. Таков был первоначальный замысел архитектора в 1899 году, когда Нью-Йорк переживал бум и являл собой образцовый рынок для недвижимости на десять тысяч квадратных футов жилой площади. В церкви уже решили, что дом они смогут продать только в составе какой-нибудь крупной сделки.

Мое внимание привлекло южное здание, и меня беспокоило, что купив оба дома, я не смогу потом перепродать северную часть. Ремонт десяти квартир огромного дома – не то, на что мне хотелось бы тратить свое время и силы. Я работал на Уолл-стрит, управлял хедж-фондом, трудился по пятнадцать часов в день, и, хотя я смог бы заработать, сдавая квартиры внаем или продав их, это было бы для меня пустой тратой времени. Я поговорил с Дональдом Портером, моим приятелем из мира недвижимости, и рассказал ему о здании. Осмотрев его, он согласился купить северную половину владения. В то время галопировала инфляция, рынок недвижимости по всей стране был в сложном положении, процентные ставки взлетели до небес, получить долгосрочные кредиты было очень сложно, но церковь так обрадовалась, что сможет избавиться от зданий, что предложила нам тридцатилетнюю ипотеку по очень низкой цене. Дональд немедленно приступил к ремонту и довольно быстро продал все квартиры. Я же переехал в южное здание.