Лесная герцогиня - Вилар Симона (1997)

А потом опять в путь. Эмма уже ни о чем не спрашивала Леонтия, хотя и видела, что они все дальше и дальше удаляются от проезжих трактов. Пустынная местность, где на плоской равнине темнели лишь ряды голых виноградников да изредка возникал деревянный силуэт усадьбы, вокруг которой жались хижины. Заснеженные равнины, угрюмые лица редких нищих; деревья, голые и черные, как скелеты. И мороз, от которого особенно ярким казался закат по вечерам. Но Эмма вскоре поняла, что мороз ее друг, ибо от холода Леонтий просто деревенел.

Но когда они переправились на пароме через реку Эну и наступило резкое потепление, Леонтий словно ожил. Эмма теперь постоянно чувствовала на себе его взгляд – почти ненормальный из-за похоти. Теперь она ясно понимала, что движет нотарием ее мужа, и лишь усилием воли заставила себя не поддаться панике. И все же за эти три-четыре дня, что они находились в пути, Эмма была уже на грани нервного срыва. Бежать, искать помощи. Но где?! Как?!

Их путь теперь пролегал меж огромных пологих холмов, потом стал подниматься в гору. Виноградников больше не было, кругом безмолвно возвышался голый зимний лес. Местность казалась дикой.

– Куда вы меня везете? – не выдержала Эмма. – Скоро ночь, а мы все дальше углубляемся в чащу.

– Не беспокойтесь, мадам, – улыбался Леонтий. – Это не просто чаща, это великий Арденнский лес. Считайте, что вы уже в Лотарингии.

И опять его ответ не успокоил Эмму. Как никогда, она чувствовала себя слабой и незащищенной. Темнело. Слышалось завывание волков. Пару раз за деревьями мелькали их силуэты. И хотя всадники двигались по бездорожью, по заснеженной, зажатой холмами долине, Леонтий, по-видимому, неплохо знал здешние места и скоро о чем-то крикнул на лотарингском диалекте своим воинам, и те пришпорили коней. Эмма не поняла его слов, но вскоре заметила впереди огонек. Прилепившийся на склоне двухэтажный дом с покатой соломенной крышей встретил их запахом дыма и собачьим лаем. Гостеприимно маячивший за прикрытыми ставнями свет сулил тепло и отдых путникам. «Но не пленнице», – с горечью подумала Эмма. И хотя была очень утомлена, она невольно напряглась. Куда они приехали? Что это за дом?

«Он не посмеет», – пыталась убедить она саму себя. Ведь здесь были посторонние люди – хозяин и его жена, содержавшие этот затерянный в лесах приют. Их присутствие несколько успокоило молодую женщину, а когда ее привели в дом и она присела у дымившегося очага, даже почувствовала себя хорошо. Здесь было дымно, слышалось блеянье овец за загородкой, попахивало навозом и запахом стряпни. В подвешенном над огнем котелке что-то булькало. Хозяйка протянула ей миску супа, приготовленную из дичи. После долгой дороги по холоду он показался Эмме восхитительным, и она ни о чем не думала, пока окончательно не опорожнила тарелку. Хотела попросить еще, но тут взгляд ее упал на сидевшего по другую сторону очага Леонтия, и слова замерли у нее на устах. Он смотрел на нее и улыбался. Это была улыбка торжества и похоти – отвратительная, беспощадная.

Эмма не на шутку испугалась. «Нет, он не смеет. Он бывший раб, а во мне течет королевская кровь. Немыслимо, чтобы он на что-то решился», – успокаивала она сама себя и всеми силами старалась держаться невозмутимо. О том, как Леонтий дерзнул войти ночью к ней в покои, даже когда она еще считалась герцогиней и его полноправной хозяйкой, Эмма старалась не думать, ибо теперь она находилась в его полной власти, и он может… Нет, он ничего не может! Она не позволит ему!

Пустая бравада. Она в руках этого человека, и никто не вступится за нее. Солдаты не обращали на них никакого внимания, молча ели; хозяйке явно до гостей не было никакого дела, она возилась с овцами; ее муж вышел задать корм лошадям и успокоить их, так как ночь пронзал многоголосый волчий хор; собака испуганно поскуливала у себя в конуре. Искать помощи негде. Бежать некуда. Ей ничего не оставалось, как рассчитывать только на себя.

Она медленно вскинула подбородок.