Выживший роман о мести - Майкл Панке (2002)

Гласс, понимая, что ее нужно напоить похлебкой, окинул взглядом хижину. Рядом с очагом стоял ржавый чайник, вода в большом глиняном кувшине успела зацвести и теперь нещадно воняла. Вытащив кувшин на улицу, Гласс выплеснул воду и набрал свежей из ручья, который тек через селение.

У ручья он наткнулся на еще одного пса и на этот раз не колебался. Вскоре в очаге уже горел огонь, на вертеле жарилась часть собачьей туши, остальная варилась в чайнике. Бросив в мясной бульон горсть кукурузных зерен, Гласс отправился в очередной поход по деревне. В глинобитных хижинах, уцелевших при пожаре, он отыскал несколько мотков веревки для плота, там же прихватил попавшуюся на глаза жестяную кружку и черпак из бизоньего рога.

Когда он вернулся в главное строение, старуха так и сидела на тюфяке, покрытом шерстяным одеялом, и сосала кукурузный початок. Хью плеснул из чайника похлебки в жестяную кружку и поставил кружку рядом со старухой. Щенок, пугливо принюхиваясь к запаху собрата, жарящегося на вертеле, сжался у ног хозяйки. Старуха тоже почуяла запах мяса и, едва дождавшись, пока похлебка перестанет обжигать, проглотила ее одним глотком. Гласс вновь наполнил кружку, на этот раз добавив мелкие кусочки мяса. Опустошив еще три кружки, женщина наконец насытилась и уснула. Хью обернул ей плечи шерстяным одеялом, а сам пересел к очагу и принялся поедать жареное мясо. У индейцев пауни собачатина считалась деликатесом, собак на мясо забивали так же, как белые режут весной молочного поросенка. Гласс предпочел бы говядину, однако сейчас привередничать не приходилось. вычерпав из бульона кукурузные зерна, он съел и их тоже, оставив бульон и вареное мясо для старой скво.

Вдруг старуха вскрикнула, он метнулся к ней. Она повторяла одно и то же – «хе туве хе… хе туве хе…» – не тем устрашающим тоном, каким распевала смертный напев, а спокойно, будто сообщая что-то важное. Глассу ее слова ничего не говорили, и, толком не зная, что делать, он взял женщину за руку. Она ответила слабым пожатием и поднесла его ладонь к щеке. Посидев так некоторое время, она закрыла глаза и уснула.

Утром Гласс обнаружил ее мертвой.

Чуть не до полудня он сооружал грубую поленницу для погребального костра на высоком месте, откуда видна Миссури. Закончив, он вернулся с большую хижину, обернул женщину одеялом и вынес на руках к поленнице, следом бежал жалобно повизгивающий щенок – вся здешняя похоронная процессия. Плечо Гласса, как и бедро, успело окрепнуть за недели, что минули после битвы с волками, однако, поднимая мертвое тело на поленницу, Гласс поморщился от усилия. К тому, что спину неприятно саднит, он уже привык, и все же странное ощущение его тревожило, и он только радовался, что до форта Бразо осталось всего несколько дней: там-то найдется хоть кто-нибудь сведущий.

Он постоял у поленницы; в памяти кружили отголоски давних обрядов. Он на миг задумался, какие слова звучали над гробом матери и каким напутствием провожали в последний путь Элизабет, представил себе холмик свежей земли рядом с вырытой могилой. Мысль о похоронах всегда вызывала в нем ощущение духоты и холода, ему больше нравились индейские обряды – когда тело умершего возносят высоко над землей, словно бы облегчая путь к небесам.

Пес вдруг зарычал, и Гласс обернулся. Со стороны деревни медленно приближались четверо конных индейцев – по одежде и прическам явные сиу. До них оставалось шагов семьдесят, и Гласс прикинул было, успеет ли добежать до густых деревьев на вершине, однако вспомнил первую встречу с пауни и решил остаться на месте.

Немногим больше месяца назад трапперы и сиу еще совместно сражались против арикара во время той памятной осады. Сиу тогда отказались от битвы, их недовольство тактикой полковника Ливенворта разделяли и в отряде пушной компании Скалистых гор. Сохранили ли сиу то же отношение к трапперам – Гласс не знал, и теперь, перед подъезжающими индейцами, пытался собрать в кулак всю уверенность, какая в нем осталась.