Голод. Пан. Виктория (сборник) - Кнут Гамсун (1894, 1898)

– Не раз. Я зазывал ее. Мы разговаривали.

– И тут!

Пауза. Спокойно! – думаю я и говорю:

– Раз уж вы взяли на себя труд входить в мои дела, и я в долгу не останусь. Вчера я предлагал вам доктора. Ну как, вы подумали? Принц ведь никуда не годится.

Глаза ее вспыхивают гневом.

– Так знайте же, он еще как годится! – кричит она. – Он лучше вас, куда лучше, он не колотит чашек и стаканов, и я могу быть спокойна за свои башмаки. Да. Он умеет себя вести, а вы смешны, я за вас краснею, вы несносны, слышите, несносны!

Слова ее больно обидели меня, я наклонил голову и ответил:

– Правда ваша, я отвык от общества. Будьте же добрее; вы не хотите меня понять, я живу в лесу, в этом моя радость. В лесу никому нет вреда от того, что я такой, какой я есть; а когда я схожусь с людьми, мне надо напрягать все силы, чтоб вести себя как должно. Последние два года я так мало бывал на людях…

– Всякую минуту вы можете выкинуть любую гадость, – продолжала она. – Устаешь за вами смотреть.

Как жестоко она это сказала! Мне так больно, я чуть не упал, будто она ударила меня. Но Эдварде этого мало, она продолжает:

– Пускай Ева за вами и смотрит. Вот жаль только, она замужем.

– Ева? Вы говорите Ева замужем? – спросил я.

– Да, замужем!

– За кем же?

– Сами знаете. Ева жена кузнеца.

– Разве она не дочь его?

– Нет, она его жена. Уж не думаете ли вы, что я лгу?

Ничего я такого не думал, просто очень, очень велико было мое удивленье. Я стоял и думал: неужто Ева замужем?

– Так что вас можно поздравить с удачным выбором, – говорит Эдварда.

Ну когда же это кончится! Меня всего трясет, и я говорю:

– Так вот, подумайте-ка насчет доктора. Послушайтесь дружеского совета; ваш принц старый дурак. – И я сгоряча наговорил на него лишнего, преувеличил его возраст, обозвал его плешивым, подслепым; еще я говорил, что корона на запонках нужна ему исключительно на то, чтоб кичиться своей знатностью. – Впрочем, я не искал ближе с ним познакомиться, увольте, – сказал я. – Он ничем не выдается, в чем его суть – не поймешь, он просто ничтожество.

– Нет, нет, он не ничтожество! – кричит она, и голос ее срывается от гнева. – Он совсем не такой, как ты воображаешь, лесной дикарь! Вот погоди, он еще с тобой потолкует, о, я попрошу его! Ты думаешь, я не люблю его, так ты скоро увидишь, что ошибся. Я пойду за него замуж, я день и ночь буду думать о нем. Запомни, что я сказала: я люблю его. Пускай приходит твоя Ева, ох, Господи, пускай она приходит, до чего же мне это все равно. Мне бы только поскорей уйти отсюда… – Она пошла прочь от сторожки, сделала несколько быстрых шажков, обернулась белая, как полотно, и простонала:

– И не смей попадаться мне на глаза.

XXV

Желтеют листы, картофельная ботва цветет высокими кустами; снова разрешили охоту, я стрелял куропаток, глухарей и зайцев, раз подстрелил орла. Пустое, тихое небо, ночи прохладны, звонкие звуки, легкие шумы ходят полями и лесом. Покойно раскинулся Божий мир…

– Что-то господин Мак больше не поминает двух чистиков, которых я подстрелил, – сказал я доктору.

– А это вы благодарите Эдварду, – ответил он, – я знаю, я сам слышал, как она за вас заступалась.

– Что мне ее благодарить, – сказал я.

Бабье лето… Тропки располосили желтый лес, что ни день, нарождается по новой звезде, месяц плавает тенью, золотой тенью, обмокнутой в серебро…

– Господь с тобой, ты замужем, Ева?

– А ты не знал?

– Нет, я не знал.

Она молчит и стискивает мою руку.

– Господь с тобой, дитя, что же нам теперь делать?

– Что хочешь. Ты ведь еще не едешь. Пока ты тут, я и рада.

– Нет, Ева.

– Да, да, только пока ты тут!

Она очень жалка, она все стискивает мою руку.

– Нет, Ева, ступай! Все кончено.