Танцующая в Аушвице - Паул Гласер (2010)

Пока я не жила дома, мой братишка Джон превратился в полноценного брата. Ему уже девятнадцать. До начала войны его призвали в армию и мобилизовали. Когда немцы нападают на страну, он лежит в наспех вырытом окопе в Гааге, сперва в Бинненхофе[20], потом у входа в Правительственную типографию. Теперь-то ему точно придется столкнуться с оккупировавшими Нидерланды немцами. Надеюсь, что с ним ничего не случится. Может, ему повезет. Ходят слухи, что в ходе тяжелых боев немцы остановлены у линии Греббе и еще не дошли до Гааги. Позже брат расскажет мне, что в самом начале в Гааге было довольно тихо, однако с ним самим в те дни чуть не случилась беда. Когда он стоял на посту возле здания Правительственной типографии, из окна дома напротив вдруг кто-то в него выстрелил. Разглядеть стрелявшего не удалось, а немцев в городе еще не было. Скорее всего, в брата стрелял голландец. Вероятно, член НСД. Брат родился в рубашке, потому что пуля лишь сбила очки с его носа. Сантиметр в сторону — и эта пуля была бы смертельной. Брат спрятался в портике. Только когда наступила темнота, он смог покинуть свое убежище. Что же это за страна, возникает у меня вопрос, где соотечественники стреляют в тебя, когда ты защищаешь их от нападающих немцев? Сейчас не время философствовать на эту тему, но от этого ситуация не становится менее шокирующей.

Через несколько дней после бомбардировки Роттердама[21] Нидерланды признают себя побежденными, и немцы входят в Гаагу. Мой брат попадает в плен, и его вместе с другими военнопленными переправляют в Роттердам для уборки города, пострадавшего от бомбардировок. Позже он расскажет мне, что все военнопленные должны были ночевать в парке, под открытым небом. Весь город превратился в руины, над которыми еще курился дымок, кое-где полыхали пожары. Парк стал временным лагерем для военнопленных. Как-то ночью брат отошел от своих товарищей — слегка размяться, справить нужду и покурить. Но, вернувшись назад, в темноте не сумел их найти. Поблуждав по парку и наткнувшись на лежащих на земле людей, он решил, что наконец-то нашел своих, и забрался к крайнему под одеяло. Однако вскоре брат почувствовал, что его сосед совсем закоченел, и, несмотря на непроглядную тьму, понял, что все это время лежал рядом с мертвым. В ужасе вскочив на ноги, он обнаружил по другую сторону от мертвеца еще несколько мужских трупов, накрытых одеялами. Так он ощутил холод войны в буквальном смысле этого слова.

В первые дни после вторжения немцев до меня доходят всевозможные слухи. Я не понимаю, каким из них можно верить, но один слух я воспринимаю всерьез. Говорят, что все военнопленные будут отправлены в Германию. Мой брат в тот момент еще не знает об этом, и я решаю, что надо попытаться вытащить его из лагеря. В стране царит полная информационная неразбериха, власти в полной растерянности. Самая подходящая ситуация для того, чтобы кого-нибудь спасти.

На следующий день рано утром, положив на багажник велосипеда пакет с едой, фотоаппарат и кое-что из своей одежды, я отправляюсь в Роттердам. Ехать приблизительно 75 километров, и дорогой я повсюду вижу немцев — пеших, на машинах. В деревнях, через которые пролегает мой путь, идет обычная жизнь. Женщина катит коляску с младенцем, на улице играют дети, перед хлебной лавкой стоят покупатели. Как будто ничего не случилось. Но на подъезде к Роттердаму картина меняется. Я вижу лежащий в руинах город, быстро делаю несколько снимков и отправляюсь искать брата.