Танцовщик - Колум Маккэнн (2003)

пар встает сейчас вокруг Виктора, а он думает, что зря нажал на кнопку «пауза», что они, эти воспоминания, способны чересчур разбередить его раны, и просит у соседа сигарету и зажигалку, с удовольствием затягивается, слышит вокруг какое-то бормотание и видит, как Руди спускается с ним рядом в воду, видит идущую от пупа полоску волос, тонкую, словно кованую, талию, никакого жеманства, никакого, длинный член, удовлетворенно обмякший, как путешественник в конце долгого пути, и Виктора веселит — а ему как раз необходимо веселье — мысль обо всех пенисах мира, совершающих путешествия, одни маются сейчас в туристических группах, другие гуляют по английским паркам, третьи сидят в душных комнатах Средиземноморья, четвертые — в поездах Сибири, но некоторые и впрямь, о да, и впрямь некоторые оказались кочующими цыганами, побывавшими повсюду и возвращающимися восвояси без особой цели, а просто ради удовольствия жить. «Эй, Руди! Ты и я! Мы оба кочевники!» — он объясняет Руди соль шутки, они лежат, наслаждаясь мгновением, посмеиваясь, болтая о приеме в «Дакоте», кто что надел, кто с кем пришел, а еще полчаса просто нежатся в воде, в молчании, в близости, пока Виктор не спрашивает, улыбаясь: «Знаешь, Руди, на что мы потратим остаток жизни?» — и Руди, закрыв глаза, говорит, что скоро уйдет, завтра рано вставать, репетиция громоздится на репетицию, его жизнь похожа на бесконечную подготовку к чему-то настоящему, приближаются большие события, все важные, два благотворительных гала-концерта, пять фотосъемок, десяток телевизионных интервью, поездка в Сидней, в Лондон, в Вену, не говоря уж о пробах для кинофильма, конца-края не видать, иногда Руди хочется остановить все и на время выйти из своей жизни, столько еще нужно сделать, а это отнимает время у танца, он хочет просто выступать и ни о чем больше не думать, и Виктор встает, вздыхает, поднимает в воздух руку и кричит: «О, утопите меня в мартини! Купите мне виселицу от „Тиффани“! Приготовьте последний ужин у „Максима“! Убейте током в моем джакузи! Бросьте в бассейн мой платиновый фен!» — и Руди улыбается, он знает, что Виктора ему в эти игры не переиграть, и кивает стоящему на кромке бассейна, раскланиваясь, другу, и, ухватив его за ногу, дергает, и Виктор головой вперед валится в воду, «Не испорти мне прическу!», и они хохочут до изнеможения, отдуваются, держась за край бассейна, двое мальчишек, очарованных друг другом, и неожиданно в глазах Руди опять загорается греховный свет, он вылезает из воды — полотенце на шее, тело набралось новых сил — и говорит, что готов к финальному раунду, что Уильям Блейк — «Тропа излишества, Виктор, ведет в чертоги мудрости»[40] — это одобрил бы, и по бане проносится новый бормоток, а Виктор бросает взгляд на свои ментальные часы, думая, куда отправиться теперь, где может найтись наилучшая дурь, наилучшая музыка, где еще один раунд стихийного секса сможет напитать его сокровенные нужды, и тоже поднимается из воды, но идет в направлении противоположном, не обращая внимания на пару симпатичных заигрываний, жертвоприношений, если правду сказать, и возвращается к своему шкафчику, садится на деревянную скамью, натягивает черные брюки и оранжевую рубашку, он вне поля зрения Руди — «Время для новой дозы воскрешения!» — и, втянув в себя дорожку, вставляет ступни в туфли, кивает мужчинам в коридоре, производит, ища Руди, обход бани, но Руди нигде не видно, быть может, он укрылся в каком-то углу, или спрятался, или ушел, не попрощавшись, тут ничего необычного, разумеется, просто один из его номеров, ведь мир принадлежит Руди, зачем же прощаться с любой из его частей; досконально обыскав бани, Виктор не обнаруживает никаких следов друга и потому выходит на улицу, смотрит вправо, смотрит влево, даже добегает трусцой до угла, однако авеню на удивление тиха и зловеща, ни души в ее тенях, опасное время, там, случалось, избивали геев, но ведь ты проживаешь свою жизнь, лишь пока она проживает в тебе, и Виктор пускается в путь, снова поигрывая плечами, перекатывая их вперед и вверх, — «Кто бы ни привел меня сюда, друзья мои, платить по счетам придется мне», — он останавливает такси с красивым молодым мексиканцем за рулем, думает, не пригласить ли его выпить в одном из клубов центра, и отказывается от этой идеи, увидев покачивающегося на приборной доске пластмассового Иисуса, вера для Виктора — это не более чем суетный суппозиторий, он опускает стекло, чтобы посмотреть на проскальзывающий мимо Манхэттен, на буйство его кричащего неона, Вест-Сайд, сверкливая красная желтая оранжевая зеленая страна чудес, карманники, бабники, попрошайки, проститутки, мальчики и девочки, пришибленные химикатами, Виктор машет им ладонью, они показывают ему средние пальцы, он продолжает махать, такси катит на юг к «Наковальне», сейчас, в половине четвертого утра, живой и пульсирующей, светильники дискотеки вращаются, мужчины в коже и заклепках, мужчины в джинсах с вырезанными ножницами задами, мужчины в одеждах фермеров и ковбоев, мужчины со стальными болтами и гайками вместо молний, на маленькой сцене трансвестит играет с шестифутовым боа-констриктором, на веревках раскачиваются несколько залихватских танцоров, Виктор проверяет, на всякий пожарный, бар, нет ли там Руди, — отсутствует, — а оглядываясь по сторонам, вдруг понимает, что в баре нет ни одного мужчины, которого он не отодрал бы, как отодрал и их братьев и добрую половину дядьев, с ума можно сойти! и ни один не отрастил на Виктора зуб, поскольку перепихи так же необходимы здесь, как воздух, а может, и больше, перепих есть вода и хлеб существования, а этот бар — местечко злачное, позлачнее многих, здесь языки вылизывают уши, руки бродят под чужими поясными ремнями, пальцы пишут круги вокруг сосков, сам воздух пахнет сексом, Виктор и опомниться не успевает, а уж бар с разных концов пересекают, направляясь к нему, с полдюжины захватанных бокалов с водкой и грейпфрутом, залп ночной артиллерии, и Виктор принимает их все, «Побольше льда, джентльмены, прошу вас!», и раздает остатки дорматила, оставляя себе немного порошка, легкая скаредность вреда не приносит, и начинает танцевать, и выводок поклонников вторит ему, все песнопения лета пропитывают их, Виктор снова воскрес, точно перелетная птица на последнем отрезке пути, и гадает, где же все-таки Руди, если он и в самом деле ушел, когда они встретятся снова, есть одно последнее местечко, Виктор хорошо его знает, там вполне можно скоротать ночь, отдыхая, — грузовики! постыдные грузовики! темные помещения на шестнадцати колесах! о да! грузовики!