Меч и ятаган - Саймон Скэрроу (2012)

По спине прокатился холодок. Если это действительно так, то получается, он заблуждался, полагая, что отсидка в укромном уголку сельской местности убережет его от чуткого догляда. Мало что может ускользнуть от ревнивых, далеко видящих глаз Сесила и его прихлебателей… Черт бы побрал этих святош, что выставили его из Ордена! Надо же, снизошли. Соизволили вспомнить о нем, можно сказать, на закате дней, когда уже, казалось бы, живи себе да поживай на покое. Дескать, так уж и быть, брат рыцарь, выручай: земля под ногами горит. Ну а как все отгорит и успокоится, мы тебя снова вышвырнем за ненадобностью.

В воздухе поплыл отдаленный звук колокола, возвещающий четвертый час пополудни. Томас вышел из задумчивости и, потянувшись в седле, направил лошадь на обочину, чтобы отчетливее видеть происходящее впереди. Нестройная колонна из путников и возов сейчас как раз взбиралась на вершину покатой возвышенности, откуда открывался вид на столицу, над которой призрачным туманом стелился древесный дым. Снег на крышах был грязновато-серым. В полумиле отсюда виднелся Смитфилдский рынок, куда мясники со всей страны сгоняли свой скот на забой и продажу. Чуть поодаль тянулись загоны для птицы и длинные торговые ряды. А дальше шла открытая площадка, где посреди куч спрессованного пепла назидательными перстами торчали в небо обугленные столбы. Одна из куч, судя по курящемуся над ней пару, была еще сравнительно свежа.

Место сожжения еретиков. Как-то, лет десять назад, Томас сам топтался в толпе, собравшейся поглазеть на казнь троих протестантских священников, что посмели ослушаться эдикта королевы Марии и продолжали проповедовать на людях, вопреки отзыву хартии на справление службы. Королева собрала на то действо весь двор и сама с высокомерной непреклонностью взирала на сожжение с нарядного кресла, установленного на подобающем возвышении. Томасу до сих пор помнились бесовски пронзительные вопли тех несчастных. Бедняги корчились в языках пламени, которые быстро прорастали сквозь вязанки хвороста, уложенные на небольших постаментах, где стояли ослушники. Минута, и их уже поглотили бурные взвихрения яркого красно-желтого пламени, сквозь которые какое-то время проглядывали черные фигуры в цепях. Трещало горящее дерево, сверлили воздух вопли, шевелились в мучительных корчах силуэты. Та картина жила в памяти до сих пор; вот и сейчас при воспоминании о ней захолонуло сердце. Отведя от столбов взгляд, Томас цокнул языком, и его лошадь перешла на рысцу.

За Смитфилдом тянулась городская стена – некогда грозная линия обороны, давно уже, впрочем, пришедшая в упадок. В отдельных местах стена просела и осыпалась, а ров, опоясывавший некогда город, был теперь наполнен застарелыми горами мусора и человеческих отходов, скапливавшихся здесь на протяжении поколений. Тяжелая стойкая вонь, какую не одолевал даже зимний холод, наполняла воздух на въезде в массивную арку Новых ворот, за которыми на въезжающего обрушивался многоголосый гомон английской столицы. Крики уличных торговцев и зазывал, детский плач и зычные голоса тех, кто стремился перекричать общий шум, – все это заполоняло и давило на слух так же, как шибали в ноздри запахи выпекаемого хлеба и жаркого, вонь всевозможной тухлятины, отбросов и нечистот. Вдоль проезжих улиц Лондона тесно, впритирку, стояли всевозможные строения, нависая таким образом, что каждый более высокий этаж выступал над тем, что пониже, придавая улицам гнетущую сумрачность.