Сальватор - Александр Дюма (1863)

– Простите, мэтр Эммануэль Ришар, – произнес председатель суда. – О каком человеке вы говорите?

– Я говорю о Его Величестве Наполеоне I, коронованном в 1804 году в Париже императором Франции, провозглашенном в 1805 году в Милане королем Италии и умершем 5 мая 1821 года в заключении на острове Святой Елены, – громко и внятно произнес молодой адвокат.

Невозможно описать ту странную дрожь, которая прошла по залу.

В то время Наполеона называли не иначе, как узурпатором, тираном, корсиканским людоедом, и вот уже тринадцать лет, то есть со дня его падения, никто, уверяю вас, даже в разговоре с самыми близкими друзьями не смел вслух произнести то, что Эммануэль Ришар произнес только что перед судьями, присяжными заседателями и публикой.

Жандармы, сидевшие слева и справа от господина Сарранти, встали и вопросительно посмотрели на председателя суда, как бы спрашивая, что им делать и не арестовать ли немедленно отважного адвоката.

Его спасла именно эта неожиданная отвага: суд хранил молчание.

Господин Сарранти схватил молодого человека за руку.

– Довольно, – сказал он. – Хватит! Во имя вашего отца, не подвергайте себя риску!

– Во имя вашего и моего отца, продолжайте! – воскликнул Доминик.

– Вы видели, господа, – снова заговорил Эммануэль, – процессы, на которых обвиняемые отводили свидетелей, отрицали неоспоримые факты, боролись за жизнь с королевским прокурором. Это происходит довольно часто, почти всегда… Так вот, господа, мы приготовили для вас еще более любопытный спектакль.

Мы только что сказали:

Да, мы виновны, и вот вам доказательства этого. Да, мы принимали участие в заговоре, угрожавшем безопасности и правопорядку государства, и вот вам доказательства этого. Да, мы хотели изменить форму правления, и вот доказательства. Да, мы организовали заговор против короля и его семьи, вот доказательства. Да, мы совершили преступление против короля, вот доказательства. Да, да, мы заслужили наказание за отцеубийство, вот доказательства этому. Да, мы требуем, чтобы нам разрешили взойти на эшафот босыми и с черной вуалью на голове, поскольку это наше право, наша воля, наше последнее желание…

Изо всех уст вырвался крик ужаса.

– Молчите! Молчите! – закричали со всех сторон молодому фанатику. – Вы погубите его!

– Говорите! Говорите! – воскликнул Сарранти. – Я хочу, чтобы меня защищали именно так!

Зал взорвался аплодисментами.

– Жандармы, очистите зал от публики! – крикнул председатель суда.

Затем, обернувшись к адвокату, произнес:

– Мэтр Эммануэль Ришар, я лишаю вас слова!

– Это теперь не имеет никакого значения, – ответил адвокат. – Я выполнил данное мне поручение. И сказал то, что хотел сказать.

И, повернувшись к господину Сарранти, добавил:

– Вы удовлетворены, мсье? Я правильно повторил ваши слова?

Вместо ответа господин Сарранти заключил своего защитника в объятия.

Жандармы бросились было исполнять приказание председателя суда, но по толпе пробежал такой рев недовольства, что председатель понял: он поставил перед жандармами не только невыполнимую, но и опасную задачу. Ибо могли возникнуть беспорядки, во время которых господин Сарранти мог быть похищен.

Один из членов суда, склонясь к председателю, что-то шепнул тому на ухо.

– Жандармы, вернитесь на место. – произнес председатель. – Суд призывает аудиторию к соблюдению порядка.

– Тихо! – раздался чей-то голос в толпе.

И толпа, словно привыкшая повиноваться этому голосу, смолкла.

Теперь вопрос стоял однозначно: с одной стороны, был заговор, основанный на вере в империю, на верности принесенной ей присяге, что являлось не то чтобы щитом, а венцом самого преступления. С другой стороны – правительство, решившее сделать из господина Сарранти не государственного преступника, не участника заговора против короля, а уголовника, виновного в краже ста тысяч экю, в похищении детей и в убийстве Урсулы.