Сальватор - Александр Дюма (1863)

– Сегодня, через два часа.

– О! – вскричал монах. – Будьте же благословенны, милое дитя!

– И хвала Господу нашему, отец мой! – произнесла Фрагола, с почтением протягивая монаху своей белой ручкой бумагу с разрешением на аудиенцию у короля.

Глава XXVI

Отсрочка

В тот день король был не в самом веселом настроении.

Роспуск национальной гвардии, о котором лаконично сообщил утром «Монитер», вызвал брожение в умах парижских торговцев. Господа лавочники, как их называли господа придворные, вечно всем были недовольны: как мы уже сказали, они ворчали, когда их заставляли заступить на службу, точно так же, как и когда им запретили ее нести.

Так чего же им было нужно?

Июльская революция, – вот чего они хотели.

Добавим к этому, что такая мгновенно разнесшаяся по городу зловещая новость, как вынесение смертного приговора господину Сарранти, только способствовала брожению умов уважаемой части граждан.

И теперь, несмотря на то, что Его Величество отстоял мессу вместе с Их Высочествами господином дофином и мадам герцогиней Беррийской, несмотря на то, что Его Величество уже принял Его Высокопревосходительство канцлера, Их Превосходительств министров, государственных советников, кардиналов, князя де Талейрана, маршалов, папского нунция, посла Сардинии, посла Неаполя, великого референдария палаты пэров, многочисленных депутатов и генералов, несмотря на то, что Его Величество подписал брачный контракт господина Тассена де Лавальера, генерального сборщика налогов департамента Верхние Пиренеи и мадемуазель Шарле, – все эти дела не смогли разгладить морщин на королевском челе. И, повторяем, Его Величество в интервале от часа до двух пополудни 30 апреля 1827 года был далеко не в самом веселом настроении.

Скорее наоборот, лоб его выражал глубокое беспокойство, что вообще-то ему было несвойственно. В этом старом, добром и простодушном венценосце была какая-то детская беззаботность. Он был уверен в том, что идет по правильному пути. Этот последний из рода тех, кто жил под белым стягом, взял для себя девизом девиз своих предков: Делаю, что должен, и будь, что будет!

По своему обыкновению, он был одет в тот самый синий с серебром мундир, в котором Верне изобразил его на параде. На груди у короля висел тот же самый шнур и тот же самый орден Святого Духа, с которым он год спустя примет Виктора Гюго и запретит ему ставить «Марион Делорм». Стихи поэта, написанные по поводу этой встречи, еще пока живы, а «Марион Делорм» будет жить вечно. А где теперь вы, добрый король Карл X, не позволявший поэтам ставить их пьесы?

Услышав, как дежурный дворецкий объявил имя человека, принять которого попросила невестка, король поднял голову.

– Аббат Доминик Сарранти? – машинально переспросил он. – А, ну да!

Но прежде чем дать разрешение войти, он взял лежавшую на столе бумагу и быстро пробежал по ней глазами. И только потом сказал:

– Введите мсье аббата Доминика.

В дверях зала для аудиенции показался аббат Доминик. Остановившись на пороге, он, сложив руки у груди, глубоко поклонился.

Король тоже поклонился. Но не человеку, а священнику.

– Войдите, мсье, – сказал он.

Аббат сделал несколько шагов и остановился.

– Мсье аббат, – снова сказал король, – срочность, с которой я дал вам аудиенцию, должна показать вам, что я особо уважаю служителей Бога.

– Это делает честь Вашему Величеству, – ответил аббат, – и является причиной любви, которую испытывают к вам ваши подданные.

– Я слушаю вас, мсье аббат, – произнес король, приняв ту особую осанку, которая свойственна принцам, дающим аудиенцию.

– Государь, – сказал Доминик, – мой отец был приговорен сегодня ночью к смертной казни.

– Я знаю об этом, мсье. И мне глубоко вас жаль.

– Мой отец был невиновен в тех преступлениях, за которые он осужден…