Сальватор - Александр Дюма (1863)

– Вы хотите, – продолжал король, – чтобы в том случае, когда речь идет об этих трех ужасных преступлениях, я, как отец моих подданных, дал повод всем преступникам обращаться ко мне с просьбой о помиловании и чтобы я воспользовался при этом правом – к счастью, оно мне не дано – отменить смертную казнь?.. Послушайте, мсье аббат, ведь вы же – проповедник покаяния! Спросите самого себя, сможете ли вы сказать такому опасному преступнику, каковым является ваш отец, другие слова, чем те, которые говорю вам я, которые подсказывает мне сердце. Я желаю убитому все божественное милосердие, но я должен свершить правосудие, наказав живого.

– Сир! – воскликнул аббат, позабыв обо всех почтительных оборотах речи официального этикета, за соблюдением которого так строго следил этот потомок Людовика XIV. – Сир! Вы совершаете ошибку: с вами говорит не сын, не сын вас умоляет, не сын рыдает у ваших ног. Это говорит вам честный человек, который знает о том, что другой человек невиновен. Людское правосудие уже не в первый раз ошибается, сир! Вспомните Каласа, вспомните Лабарра, вспомните, сир, Лезюркеса! Ваш высокочтимый предок Людовик XV сказал, что отдал бы одну из своих провинций за то, чтобы Калас не был казнен во время его правления. Сир, сами того не ведая, вы позволяете топору упасть на шею человека честного. Сир, именем бессмертного Бога я говорю вам, что виновный останется цел и невредим, а невинный умрет!

– Но в таком случае, мсье, – сказал король взволнованно, – говорите! Говорите же! Если вы знаете, кто настоящий преступник, назовите мне его имя. В противном случае вы будете палачом своего отца! Вы понесете ответственность за его невинную смерть!.. Ну же, мсье, говорите! Это не только ваше право, но и ваш долг!

– Сир, мой долг заставляет меня молчать, – ответил аббат, глаза которого – впервые в жизни – наполнились слезами.

– Коли дело обстоит именно так, мсье аббат, – снова заговорил король, который, видя результат, но не понимая причины, начал сердиться на упрямство монаха, – коли дело обстоит именно так, позвольте мне согласиться с решением присяжных заседателей.

И он кивнул аббату в знак того, что аудиенция закончена.

Но, несмотря на всю величественность этого жеста, Доминик не подчинился. Встав с колен, он почтительно, но твердо произнес:

– Государь! Ваше Величество неправильно меня поняли: я не прошу, или, вернее, больше уже не прошу вас помиловать моего отца.

– Тогда чего же вы просите?

– Сир, я прошу Ваше Величество об отсрочке казни.

– Об отсрочке?

– Да, сир.

– На сколько дней?

Доминик прикинул в уме и сказал:

– На пятьдесят дней.

– Но, – произнес король, – закон дает приговоренному право в три дня подать кассационную жалобу. Она должна быть рассмотрена в течение сорока дней.

– Это обычно так и бывает, сир. Но кассационный суд, если его поторопят, может вынести свой приговор за два дня и даже за один, не ожидая, пока пройдут сорок дней… Да к тому же…

Доминик замялся.

– Так что к тому же?.. – спросил король. – Закончите же вашу мысль!

– К тому же, сир, мой отец не станет подавать кассационной жалобы.

– Как это не станет?

Доминик покачал головой.

– Но в таком случае, – воскликнул король, – ваш отец хочет умереть?

– Он ничего не станет предпринимать, во всяком случае, ничего, чтобы избежать смерти.

– В таком случае, мсье, правосудие будет совершено в установленном порядке.

– Сир, – сказал Доминик. – Бога ради, окажите одному из его служителей милость, о которой он вас попросил!

– Хорошо, мсье, я, возможно, окажу такую милость, но при одном условии: пусть осужденный не относится пренебрежительно к правосудию. Пусть ваш отец подаст кассационную жалобу, а уж я посмотрю, стоит ли ему давать помимо трех дней, положенных по закону, отсрочку в сорок дней, на которую толкнет меня мое милосердие!