Хозяин Амура - Хван Дмитрий Иванович (2011)

Согласившись с её словами, мужчины помолчали, потягивая чай. Где-то вдалеке, в городке перекрикивались мужики, идущие с покоса, глухо лаяли псы.

– На Петров день дождя-то не было. Стало быть, урожай худой будет, – сказал вдруг Беклемишев.

– Но голода не будет, Петро! – заявил Игорь. – Уже не будет. Его в Енисейске уже несколько лет не было, хоть хлебную казну не всегда вовремя присылали.

– Картошка? Вот если бы её на Русь вывезти, как вспоможение для людей в худые годы… – рассудил Беклемишев-младший. – Ведь картошки родится с малого куска землицы ажно в четыре раза больше, чем зерна!

– Это тебе в Ангарске сказали? – с незримой улыбкой спросил Игорь переглянувшись с женой. – Дарья Витальевна?

– Она самая! – кивнул Пётр. – Супруга князя Сокола о сём говорила мне. Хочет она, чтобы голод на Руси упреждён был хоть малость самую – говорит, картошка это верное дело.

– Уж не один год она этого хочет, – проговорил Моисеев еле слышно, поднимая взгляд к быстро темнеющему небу.

После чего начальник Ангарского Двора проговорил:

– Верно она думает! Идея хороша! Вот только…

– Так научить людей надо, чтобы они ядовитые ягодки в рот не клали! – воскликнул юноша и извинившись за то, что перебил старшего, продолжил:

– Грамотки нужны, чтобы пояснять, как выращивать картофель!

– Добро! – закивал Игорь.

– А твоя семья, Пётр, этим сможет заняться? – спросила вдруг Марина. – У вас, верно, и землицы есть в достатке?

– Есть, – опешил парень. – Но землица бедная…

– Так и в Енисейске она не жирна, – усмехнулся начальник. – Однако же растёт земляное яблоко!

Супруги неспроста озадачили Беклемишева картошкой – младшего представителя семьи, вхожей в общество Ангарии, подводили к этому разговору не один месяц, аккуратно и к месту разъясняя выгоды данного растения для русского народа.

Глава фамилии – боярин Василий Михайлович Беклемишев в своё время обещал прибыть в начале 1647 года – именно тогда должно быть закончено обустройство торгового пути из Оби на Ангару, через реки Кеть, Кемь и Енисей. Начатые ещё по указу государя Михаила Фёдоровича работы до сих пор не прекращались, несмотря на то, что у власти сейчас находился боярин Борис Иванович Морозов – опекун болезного царя Алексея. Государь уже давненько не только не являлся на свет Божий из внутренних покоев Теремного дворца, но и не вставал со своей опочивальни. В Кремле кто с нетерпением, кто со страхом ожидали смерти несчастного. Алексей же, мучаясь, не желал сдаваться лихоманке. Организм отравленного царя боролся за жизнь и иногда он, приходя в сознание, начинал узнавать окружавших его людей и пытался говорить с ними. Однако вместо речи у Алексея Михайловича выходило лишь тихое и невнятное бормотание, сопровождаемое сипением и хрипами. Он умирал, съедаемый недугом изнутри и никто из лекарей не мог не то что вылечить царя, но и облегчить его страдания. В отравлении монарха вначале обвинили мекленбургского доктора Александра Блока, якобы совершившего сей тяжелейший грех по наущению некоторых неугодных Морозову боярских и княжеских фамилий. Но Блок вовремя бежал из Кремля, переодевшись в женское платье – таким образом, он не смог никого оклеветать по наказу Бориса Ивановича. Морозов же тем временем пытался спасти молодого царя, стараясь найти и доставить в Москву добрых и знающих лекарей и даже знахарей-ведунов. Однако всё было без толку – кончина государя была лишь делом времени, потому в Кремле всё громче раздавались голоса тех, кто подумывал о скором созыве Земского Собора – ведь державе нужен новый властитель. Морозов с явным неудовольствием ждал скорого столкновения с дядькой государя, двоюродным братом Михаила Фёдоровича – Никитой Ивановичем Романовым и его приближённым – князьями Прозоровским, Шереметьевым и Черкасским. Тем более, что в Москве Никита Иванович имел немалый вес и был одним из богатейших людей на Руси.