Возвращение Сэмюэля Лейка - Дженни Вингфилд (2011)

Вместо согласия Сэмюэль выслал подборку газетных вырезок, в которых подробно описывался судебный процесс – и упоминалось, что некий Сэмюэль Лейк, зять осужденного, неоднократно пытался взять вину за убийство Раса Белинджера на себя.

Вскоре пришел ответ. В приходе ему отказали. Сэмюэль прочел письмо, передал Уиллади и пошел сажать дыни.

– Расстроился? – спросила чуть позже Уиллади. Солнце клонилось к закату. Они вдвоем шагали по полю Сэмюэля, где пышно зеленели всходы.

– Нет, не расстроился.

– Почему?

Сэмюэль указал на кукурузу – высокую, выше некуда, потом на кабачки, сплошь в завязях, и, наконец, на хлев, где дети втроем чистили Леди. Последние лучи заката освещали детей, озаряли волшебными красками.

– Я счастлив, – признался Сэмюэль. – Счастлив, и все.

Какое-то время спустя в доме вновь стал появляться Блэйд. Притихший, серьезный. Его отец и при жизни оставлял на людях отпечаток, а после смерти оставил пятно – сразу оно не исчезнет.

Что ж, хотя бы Блэйд вернулся. Зачастил к ним – то поиграть, то узнать, нет ли письма от Тоя (а письма приходили часто), то показать свое, что достал из ящика пять минут назад.

Вначале Блэйд стыдился Сван – будто он виновник ее несчастья и не может себе простить. И однажды Сван отвела его в сторону.

– Вот что, – сказала она. – Что бы ни случилось, ты все равно мой друг. Ни ты ни я ни в чем не виноваты.

– Знаю, – сказал он чуть слышно. – Но я одной с ним крови.

Сван призадумалась. Блэйд прав. Но лишь отчасти.

– Хоть вы и одной крови, – сказала она, – но ты другой человек. Я тебя люблю таким, какой ты есть.

До Блэйда не сразу дошло. Его любят. Он много раз слышал это в доме Мозесов, но ни разу от Сван. Словом «люблю» она не бросается.

– Я тебя тоже люблю, – шепнул он. И с кривой усмешкой добавил: – И все равно я на тебе женюсь.

Сван ответила:

– Нет уж, дудки. Ты будешь мне братом.

Иногда, в самую жару, Сэмюэль водил всех четверых к старой купальне. Много лет подряд он собирался научить детей плавать, но слишком занят был служением Богу. А теперь, глядя, как они смеются и подрастают, он думал: то, чем он занят сейчас, и есть служение Богу. Что Бог ни сделал, все оказалось к лучшему.

Занятие фермерством не мешало Сэмюэлю отвозить больных к врачу и проповедовать слово Божие по своему призванию. О том, что Бог есть любовь, он мог поведать и без слов. Иногда вместо проповеди он оставлял пучок зелени и мешок гороха на крыльце у какого-нибудь голодного семейства – и букет цветов в придачу. Или не дрогнув смотрел в глаза какому-нибудь несчастному, от которого на его месте всякий бы отвернулся.

Уиллади снова открыла «Мозес – Открыт Всегда» и стала подавать посетителям домашние блюда. А вскоре перестала продавать спиртное и завела обычай закрывать заведение пораньше. Мужчины начали приходить с женами и детьми, и Уиллади сказала Сэмюэлю: пора сменить вывеску.

Он снял вывеску «Открыт Всегда» и готов был нарисовать новую, но Уиллади не могла решить, что должно быть на ней написано. Сэмюэль точно знал, что он хочет написать, и просто закрасил первое слово, а перед «всегда» вывел еще две буквы. И прибил над черным ходом новую вывеску: «Мозес Навсегда».

Уиллади спросила, не написать ли «Счастье навсегда», но Сэмюэль возразил: нет, счастье – это ведь тоже чудо. Чем больше о нем говоришь, тем меньше тебе верят. Права Сван, есть вещи, которые каждый должен испытать на себе.

Впрочем, вывеска была им не так уж нужна. Стряпню Уиллади чуяли за милю, а слава о ней шла на много миль вокруг. «Мозес Навсегда» был открыт по вечерам, кроме воскресенья (нельзя вести дела в День Господень, считал Сэмюэль). Мало-помалу желающих поужинать в «Мозес Навсегда» становилось все больше, в зале они уже не умещались, многие перебирались во двор. Сэмюэль сколотил летние столики и скамейки и поставил в тени дубов, и столики эти никогда не пустовали.