Ровную поверхность высохшего озёрного ложа покрывала сетка трещин, рождённых десятилетиями солнечного жара. Ветер и песок отполировали высохший ил так, что он поблёскивал в лунном свете, точно серебро. В центре старого озера виднелся глубокий колодец, окружённый кирпичным бортиком.

Передовой разъезд колонны Леомана уже добрался до колодца: воины спешились и осматривали его, а основной строй всадников спускался в долину. Буря утихла, и над головой засверкали звёзды. Измотанные всадники и измученные кони медленно тянулись по растрескавшейся земле. Над головами воинов метались накидочники, вертелись и пикировали, чтобы удрать от вышедших на охоту ризанов, которые вились среди добычи, словно крошечные драконы. Непрестанная воздушная война сообщала о себе хрустом хитиновых панцирей и тонкими вскриками умирающих накидочников.

Корабб Бхилан Тэну'алас наклонился в седле так, что скрипнула лука, и сплюнул на левую сторону. В знак пренебрежения, проклятья громовым отзвукам битвы. И чтобы избавиться от вкуса песка во рту. Он оглянулся на Леомана, который молча ехал рядом. Беглецы оставляли за собой след из мёртвых коней, и почти все воины уже пересели на вторую, а то и третью сменную лошадь. Дюжина воинов сегодня не выдержала заданного темпа: пожилые люди, которые мечтали о последней битве против ненавистных малазанцев под благословенным взором Ша'ик, но лишились этой возможности из-за предательства. Многие в истерзанном отряде пали духом, и Корабб это знал. Легко было понять, как можно утратить надежду во время такого жалкого бегства.

Если бы не Леоман Кистень, Корабб и сам бы, наверное, давно, сдался, ускользнул бы в клубы песка, чтобы искать свою собственную судьбу, сбросил бы форму солдата повстанческой армии да и поселился бы в каком-нибудь отдалённом городе, чтобы мучиться воспоминаниями об отчаянии до того самого дня, когда за ним придёт Жнец Душ.

Всадники добрались до колодца, рассыпались, чтобы разбить круговой лагерь вокруг животворного источника. Корабб натянул поводья следом за Леоманом, оба спешились, и сапоги их захрустели на ковре из костей и чешуи давным-давно мёртвой рыбы.

– Корабб, – позвал Леоман, – пойдём со мной.

Они двинулись на север и вскоре, отойдя на полсотни шагов от заставы, остановились посреди растрескавшейся плоской долины. Корабб заметил неподалёку небольшое углубление, в котором покоились полузасыпанные куски глины. Обнажив кинжал, он подошёл и присел на корточки, чтобы поднять один из этих кусков. Разломил его и увидел внутри скорчившуюся жабу, выковыряв её, Корабб вернулся к своему командиру.

– Нежданное лакомство, – заметил он, отрывая иссохшую лапку и вгрызаясь в жёсткое, но сладкое мясо.

Леоман уставился на него в лунном свете:

– К тебе придут странные сны, Корабб, если будешь их есть.

– Духовные сны, да. Они меня не пугают, командир. Если б только не перья.

Последние слова Корабба Леоман никак не откомментировал. Он расстегнул застёжку шлема и стащил его с головы. Посмотрев на звёзды, командир восставших сказал:

– Чего мои солдаты ждут от меня? Что я приведу нас к невозможной победе?

– Тебе предначертано нести Книгу, – пробормотал с набитым ртом Корабб.

– Но богиня мертва.

– Дриджна – нечто большее, чем эта богиня, командир. Апокалипсис – это в равной степени и особое время.

Леоман покосился на него:

– Ты по-прежнему умеешь меня удивить, Корабб Бхилан Тэну'алас, – хоть я и знаю тебя много лет.

Польщённый комплиментом (точнее, словами, которые принял за комплимент), Корабб улыбнулся, затем выплюнул косточку и сказал:

– У меня было время подумать, командир. На скаку. Я много думал, и мысли мои блуждали странными тропами. Мы – Апокалипсис. Последняя армия восстания. И я считаю, что нам суждено явить миру эту истину.

– Почему ты так считаешь?