Шаг в аномалию - Хван Дмитрий Иванович (2010)

Вечерний воздух наполнился прохладой и звоном бесчисленной кровососущей братии, закатное солнце расцвечивало последними на сегодня лучами синие воды Ангары. Тут же сначала робко, одиночными голосами, а затем и десятками глоток начали свой вечерний концерт лягушки, скрываясь в прибрежных зарослях осоки.

«Пора бы запаливать костёр», – подумал Карпинский.

И тут же, словно читая его мысли, пара работяг стала наваливать кучу хвороста на жёлтый песок мыса Ключ-острова. Краем глаза Пётр заметил небольшое зарево на Уде, чуть выше крон деревьев виднелось подрагивающее свечение. Опять вспомнился крымский пионерлагерь, балкон третьего этажа спального корпуса и отблески пионерского костра, поднимающиеся над деревьями после заката солнца.

– Зимовье их горит, Пётр. По-любому, больше ничего такой столб огня не даст, – хмуро заметил один из рабочих с окладистой бородой.

– Туземцы сожгли, больше некому. Баракайцы, – констатировал Пётр.

– Ну дык. По их душу казачки утром вышли, за ясаком, – согласился бородач. И тут же, изменившись в лице, воскликнул: – Накаркал! Етить-колотить, возвращаются!

В сумерках на воде смутно вырисовывалось светлое пятно далёкого паруса, а за ним и второе. Ну точно, казачки! Стоп. Третий парус?! Но откуда? Четвёртый. В низу живота неприятно похолодело, и мичман с неким остервенением начал что есть мочи лупить по чугунной пластине. У крепостицы стал собираться народ, деловито проверяя готовность оружия. Пулемётчик белкой взбирается на башню, за ним, не торопясь, поднимается снайпер. Пятый парус добивает. Но сознание цепко выхватывает из памяти обещание Никиты возвратиться с людьми. Ну конечно же! Пусть и несколько рановато, но это он!

Тимофей Кузьмин вместе с Никитой Микуличем напряжённо вглядывались в далёкое зарево над прибрежным лесом, стоя на носу головного коча. Вигарь, ведущий караван судов по Ангаре, уже лаялся с этими двумя молокососами, ни черта не смыслящими в проводке судов по незнакомым рекам. А ежели порог какой али шивера, отмель – ночью не увидишь ничего. А потом поздно будет, да он, Вигарь, в дураках останется.

– Всё, Никитко, правлю к берегу, немочно более на страх свой идти.

– Да говорю тебе, стропотник беломорский, совсем рядом мы. Нешто я не видал приметы свои? А вона и холм громадный высится, а под ним и остров будет за излучиной.

– Вот и прибыли, с Божьей помощью. – Тимофей истово перекрестился.

За речным поворотом на коче наконец разглядели костёр, пылающий на острове посреди реки.

– Вигарь! Правь к костру, это наш остров!

Вигарь в ответ забурчал, что ежели он править будет к костру, то кое-кто себе портки подпалит.

Тем временем полыхающее зарево пожара на Удинском острове понемногу уменьшалось в размерах, и к середине ночи оно более не поднималось над деревьями, а накрапывающий дождик и вовсе к утру погасил остатки огня. Лишь выбивающийся из-под обрушенных обгоревших брёвен дым говорил о том, что ещё недавно тут было буйство пламени.

– Никита! – Сазонов с радостью обнял Кузьмина. – Как я рад, что ты добрался! Ну давай, рассказывай!

Никита, смущённый и усталый, знакомил майора со своими друзьями и взахлёб рассказывал о долгой и трудной дороге:

– Это Кузьмин Тимофей, сын купца Савелия Кузьмина, из боярского рода Великого Новгорода род свой ведёт. Вона Вигарь, помор беломорский, зело достойный муж, довёл нас сюда всех живыми, с Божьей помощью, через море Студёное, через реки великие, места дикие.

Вигарь, услыхавший похвалу, покачал головой:

– А на коче лаялся, мальчонка.

– Как люди, Никита? – мигом посерьёзневшим голосом спросил Никиту Сазонов.

– Детишки да бабы слабы совсем, – грустно ответил Никита. – Я уж думал, не довезём кого, но Божьей милостию…