Просто дети - Патти Смит (2010)

Роберт выстроил в ряд под раковиной свои баллончики с краской, а я, порывшись в своей коллекции тканей, завесила шкаф отрезом марокканского шелка. В номере был большой деревянный письменный стол – Роберту для работы. Хорошо, что номер на третьем: я мигом взбегала домой по лестнице вместо того, чтобы ехать на ненавистном лифте. Теперь мне казалось, что холл отеля, где я чувствовала себя как рыба в воде, – продолжение нашей комнаты. Если Роберта не было дома, я усаживалась в холле и преспокойно писала стихи, с удовольствием вслушиваясь в шум вокруг. По холлу сновали другие жильцы, часто говорили мне мимоходом что-нибудь поощрительное. После переезда Роберт почти всю ночь просидел за большим столом, работая над первыми страницами новой книги-раскладушки. Он использовал три мои фотографии из фотоавтомата – я на них в кепке а-ля Маяковский – и окружил марлевыми бабочками и ангелами. Увидев это, я вся разомлела от счастья: как приятно, что мой образ пригодился Роберту для творчества. Я думала, что только благодаря Роберту войду в историю.

Мне наш новый номер подходил больше, чем Роберту. Он отвечал всем моим потребностям, но даже в этом номере мы не могли работать одновременно – тесновато. Поскольку Роберт занял стол, я прикрепила к своей части стены лист атласной бумаги “Арш” и взялась рисовать наш двойной портрет на Кони-Айленде.

Роберт делал эскизы инсталляций, которые не мог воплотить в жизнь, и я чувствовала его досаду. Он переключился на изготовление ожерелий. Его поощрял Брюс Рудоу, считавший, что ожерелья имеют коммерческий потенциал. Роберту всегда нравилось делать ожерелья – сначала для матери, потом для себя. В Бруклине мы с Робертом делали друг дружке особые, все более замысловатые амулеты. В 1017-м номере верхний ящик нашего комода был доверху набит лентами, веревочками, крохотными черепами слоновой кости, бусинами из серебра и цветного стекла, купленными задешево на блошиных рынках и в мексиканских церковных лавках.

Сидя на кровати, мы низали жемчуг, бисер, на который в старые времена выменивали африканских рабов, и лакированные косточки от старых четок. У меня ожерелья получались грубоватые, у Роберта – тонкой работы. Я плела косички из кожи, а он добавлял бусины, перья, узлы и кроличьи лапки. Правда, на кровати работать было неудобно: бусинки терялись в складках одеяла или закатывались между половицами.

Несколько готовых вещей Роберт развесил на стене, остальные – на вешалке с внутренней стороны двери. Брюса ожерелья восхитили, и Роберт стал экспериментировать с новыми замыслами. Подумывал использовать самоцветные бусины, оправлять кроличьи лапки в платину, отливать черепа из серебра и золота. Но пока это было невозможно, мы обходились подручными материалами. Голь на выдумки хитра, а мы были самой настоящей голью перекатной. Роберт виртуозно превращал банальное в божественное. Составные части своих творений он находил в окрестностях – в дешевой галантерее “Лэмстон” напротив отеля и магазине для рыболовов “Кэпитол фишинг” несколькими домами дальше.

В “Кэпитол” стоило покупать плащи-дождевики, бамбуковые удилища или спиннинги “Амбассадер”, но нас интересовали всяческие мелочи. Мы покупали нахлыстовые мушки, блесны с перышками и крохотные свинцовые грузила.

Лучше всего для ожерелий подходили искусственные мухи фирмы “Маски” – всех цветов радуги, пятнистые, белоснежные. Хозяин только вздыхал и вручал нам покупку в бумажном пакетике вроде тех, куда кладут дешевые леденцы. Сразу было видно, что рыбаки из нас никакие, но хозяин нас запомнил и часто продавал со скидкой сломанные блесны с цельными перьями. Однажды он предложил нам подержанную коробку для рыболовных снастей с раскладными полочками: в ней было очень удобно хранить художественные материалы.