Просто дети - Патти Смит (2010)

Даже не помню, решилась ли я тогда зайти в студию, но Джими свою мечту так и не осуществил. В сентябре я, моя сестра и Энни поехали в Париж. Сэнди Дейли помогла нам достать дешевые билеты через своих знакомых в авиакомпании. За год Париж успел измениться. Как и я. Казалось, изо всего мира постепенно вытравляют чистоту. Или дело было во мне – я стала смотреть на все слишком трезво.

Когда мы шли по бульвару Монпарнас, я увидела газетный заголовок, от которого защемило в груди: Jimi Hendrix est mort. 27 ans. Я поняла эти слова без перевода.

Джими Хендриксу так и не представится случай вернуться в Вудсток и создать вселенский язык. Он больше никогда не будет записываться в “Электрик леди”. У меня было такое чувство, что все мы потеряли доброго друга. Так и мерещилась его спина, вышитый жилет, длинные ноги: он поднялся по лестнице и в последний раз вышел в большой мир.

3 октября Стив Пол пригласил меня и Роберта на концерт Джонни Уинтера в “Филмор-Ист” и прислал за нами машину. Джонни прожил в “Челси” несколько дней. После концерта мы все собрались в его номере. Оказалось, Джонни играл на поминках Хендрикса, и мы вместе оплакали нашу утрату, уход человека, который был настоящим поэтом от музыки, и утешились тем, что поговорили о Джими.

А на следующий вечер снова собрались у Джонни, чтобы снова утешать друг друга. В свой дневник я записала всего два слова: “Дженис Джоплин”. Она скончалась от передозировки в 105-м номере отеля “Лендмарк” в Лос-Анджелесе. Ей было двадцать семь.

Джонни сломался. Брайан Джонс. Джими Хендрикс. Дженис Джоплин. Он моментально уловил связь: все имена начинаются на “дж”. В сердце Джонни скорбь перемешалась с паникой: он был очень суеверен и испугался, что станет следующим. Роберт пробовал успокоить его, но мне сказал:

– Не могу его винить. Странные дела творятся.

Роберт предложил, чтобы я погадала Джонни на таро. Расклад говорил о вихре противонаправленных сил, но близкой беды не пророчил. В любом случае, что бы ни означали карты, на лице Джонни не было печати смерти. Такой уж он был человек – подвижный как ртуть. Даже когда он метался по комнате, переживая из-за кончин “членов Джей-клуба”, казалось: он никогда не умрет, просто потому что не сможет остановиться.

* * *

Я одновременно разбрасывалась и увязала: ворохи незаконченных песен, заброшенных стихов. Заходила далеко, насколько хватало сил, но натыкалась на стену своего воображаемого несовершенства. И вдруг повстречала человека, который поделился со мной своим секретом. Секрет был очень прост: уперся в стену – проломи ее ногой.

Тодд Рандгрен повел меня в “Виллидж гейт” слушать группу The Holy Modal Rounders. Тодд только что записал свой альбом “Runt”, а теперь искал интересных людей, которых стоило бы продюсировать. В верхнем зале “Гейта” играли легенды – Нина Симон, Майлз Дэвис, в цокольный этаж ссылали более андеграундные команды. The Holy Modal Rounders я никогда не слышала (правда, их “Bird Song” звучала в “Беспечном ездоке”), но знала, что группа интересная: Тодда обычно тянуло ко всему необычному.

Что сказать о концерте? Показалось, это арабский народный праздник, на котором веселится ватага психоделических аппалачских горцев. Я сосредоточилась на барабанщике. Физиономия у него была точно с плаката “Разыскивается опасный преступник”. Видно, на сцену он пробрался потихоньку, когда копы зазевались. Под конец концерта он спел песню “Blind Rage”. Когда он вдарил по барабанам, я подумала: “Вот это парень: подлинная душа и сердце рок-н-ролла”. Все при нем: и красота, и энергия, и какое-то звериное обаяние.

Мы пошли в гримерку, меня познакомили с барабанщиком. Он представился:

– Слим Шэдоу.

– Рада познакомиться, Слим, – сказала я. Упомянула, что пишу для рок-журнала “Кродэдди” и хотела бы написать о нем статью. Слима эта идея, похоже, позабавила. Я убеждала его, втолковывала, какие у него перспективы: “вы нужны рок-н-роллу” и все такое, а он лишь кивал.