Аня из Зелёных Мезонинов - Монтгомери Люси Мод (1995)

— Только подумай, Диана, сегодня мне уже тринадцать лет, — заметила Аня с благоговением в голосе. — Мне трудно даже осознать, что теперь меня можно назвать подростком. Когда я проснулась сегодня утром, мне показалось, что теперь все должно быть по-другому. Тебе тринадцать лет уже целый месяц, и ты, я думаю, уже привыкла к этому чувству. Жизнь кажется теперь гораздо интереснее. Через два года я буду по-настоящему взрослой. Так утешительно думать, что тогда я смогу употреблять возвышенные слова и никто не будет над этим смеяться.

— Руби Джиллис говорит, что найдет себе жениха, как только ей исполнится пятнадцать, — заметила Диана.

— Руби Джиллис только и думает что о женихах, — ответила Аня презрительно. — Она прямо в восторге, если кто-нибудь напишет ее имя под объявлением "Обратите внимание", хоть и притворяется, что страшно недовольна. Но боюсь, жестоко так говорить. Миссис Аллан говорит, что мы не должны позволять себе жестоких слов; но они вырываются так часто, прежде чем успеешь подумать, правда? Я просто не могу говорить о Джози Пай без жестоких слов, поэтому я стараюсь вообще о ней не говорить. Ты, наверное, это заметила. Я стараюсь как можно больше походить на миссис Аллан, потому что считаю ее совершенством. Мистер Аллан того же мнения. Миссис Линд говорит, что он боготворит самую землю, по которой ступает его жена, и миссис Линд считает, что это неправильно, если священник проявляет такую любовь к простой смертной. Но, Диана, ведь даже священники тоже люди, и у них, вероятно, тоже есть неискоренимые пороки, как у всех остальных. В прошлое воскресенье у меня был очень интересный разговор с миссис Аллан о неискоренимых пороках. Так мало подходящих тем, на которые прилично говорить в воскресенье, но это одна из них. Мои неискоренимые пороки — буйное воображение и то, что я забываю о своих обязанностях. Я изо всех сил стремлюсь преодолеть эти пороки, и возможно, теперь, когда мне тринадцать, дело пойдет лучше.

— Через четыре года мы уже сможем делать высокую прическу, — сказала Диана. — Элис Белл только шестнадцать, а она уже закалывает волосы, но мне кажется, что это смешно. Я подожду, пока мне исполнится семнадцать.

— Если бы у меня был такой крючковатый нос, как у Элис Белл, — сказала Аня решительно, — я не стала бы… ах, нет! Я не скажу того, что собиралась, потому что это было бы слишком жестоко. К тому же я сравнила ее нос со своим, а уже одно это — тщеславие. Боюсь, я слишком много думаю о своем носе с тех самых пор, как услышала комплимент, что он красивый. Но это действительно большое утешение для меня. Ах, Диана, кролик! Надо будет упомянуть в сочинении. Мне кажется, что в лесу так же чудесно зимой, как и летом. Он такой белый и неподвижный, словно спит и видит прекрасные сны!

— Этого сочинения я не боюсь, — вздохнула Диана. — О лесах я еще могу писать, но то сочинение, которое надо сдать в понедельник, — просто ужас! И зачем мисс Стейси придумала, чтобы мы сочинили свои собственные рассказы?

— Да что ты, это проще простого! — сказала Аня.

— Легко тебе, у тебя есть воображение, — возразила Диана. — А если бы ты уродилась без воображения? Твой рассказ, наверное, уже готов?

Аня кивнула, изо всех сил стараясь не выглядеть чересчур тщеславной и терпя при этом позорную неудачу.