Меня зовут Шейлок - Говард Джейкобсон (2016)

Однажды вечером, ужиная в местном ресторане, Плюрабель спросила друзей, как они познакомились. Ответы она получила несколько противоречивые. Барни сказал, что не помнит; д’Антон – что не забудет никогда. Они познакомились, начал д’Антон, у вертела с жарящимся поросенком на сельскохозяйственной ярмарке в Олсаджере. Сам он не большой поклонник жаркого, однако в тот день сопровождал стекольщика из Японии, который просто обожал свинину. До того они с Такумо побывали еще на двух чеширских ярмарках, и на каждой японец первым делом направлялся к вертелу с поросенком. Барнаби просто прогуливался, не заинтересованный и не безразличный, не голодный и не сытый. День стоял теплый, особых дел не предвиделось, а сельское хозяйство у Барнаби в крови. На нем был серовато-желтый костюм, свободный, точно мешок для сена, а его волосы цветом и текстурой походили на солому. Солнечный свет проникал сквозь облака и озарял лицо Барнаби сиянием позднего лета, отчего он напоминал наемного пастуха с одноименной картины Уильяма Холмана Ханта. Плюрабель не преминула вставить, что знает эту картину – видела в Манчестерской художественной галерее и часто стояла перед ней в безотчетном восторге, представляя себя на месте пастушки. Д’Антона ее замечание почему-то раздосадовало. Возможно, потому, подумалось Плюрабель, что на его картине никакой пастушки не было.

Барни рассмеялся вполне пастушеским смехом.

– Не помню эту ярмарку. Да и костюма такого у меня нет.

– Под пиджаком на тебе была кремовая рубашка с оторванной пуговицей, – продолжил д’Антон.

– Не ношу таких рубашек.

– В руке ты держал соломенную шляпу.

– Ты явно что-то путаешь, старина.

– А тебе как вспоминается ваша первая встреча? – спросила Плюрабель, взволнованная упоминанием об оторванной пуговице.

Барни покачал головой.

– Да просто д’Антон всегда был рядом или где-то поблизости. С тем же успехом можно спросить, когда я впервые увидел небо.

Лицо д’Антона напомнило Плюрабель еще одну картину Уильяма Холмана Ханта – «Светоч мира». Иисус, голова которого на фоне лунного диска кажется окруженной нимбом, стучит в дверь, не ожидая ответа. Губы у него поджаты почти обиженно, глаза опущены. Одинокий, полный жалости к себе человек. «Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною»[24]. А сам прекрасно знает, что дверь так и останется запертой.

Похоже, д’Антону нравится быть отверженным, подумала Плюрабель. Он словно надеется, что Барни не даст ему того, чего он хочет, чем бы это ни было.

Или же это сама Плюрабель надеялась, что Барни не даст д’Антону того, чего он хочет?..

V

– Я должен ответить, – сказал Струлович, доставая телефон.

– Разумеется, это же ваша дочь, – кивнул Шейлок.

– Откуда вы знаете?

– По звонку.

Они вышли с кладбища и теперь с принужденной раскованностью направлялись к стоянке. Струлович пригласил Шейлока к себе – погреться, принять ванну, выпить виски, переночевать, – и Шейлок принял приглашение с резковатой готовностью, которая и удивила Струловича, и польстила ему. Несмотря на все свое богатство и влияние, Струлович был человек скромного происхождения и всегда ожидал, что ему откажут. Наверняка у людей есть более интересные занятия, чем проводить время в его обществе.

– Хорошо… хорошо… замечательно… – проговорил Струлович чуть ли не с поклоном.

Шейлок, которому оказание и принятие гостеприимства тоже давалось нелегко, потрепал его по плечу. Не обладая особым чутьем в подобных вещах, оба, однако, чувствовали необходимость ускорить сближение.