Богам божье, людям людское - Красницкий Евгений Сергеевич (2010)

— Макошь одобрит! — уверенно заявила Настена. — Это не жертва, это обман! Отнять у Морены добычу нельзя, а подменить можно. Обычного отрока спасти — дело доброе, но бесполезное, потому что так на так и выйдет — одного на другого поменяла. Такое только для особо любезных делают, но Макошь ревнива и чужих любимчиков не жалует, как и тех, кто только на себя ее благоволение растрачивает. Вот, скажем, для Лукашика я и пальцем не пошевелю, Михайла же совсем другое дело…

— А для Алексея?

— Тьфу, что б тебя, дурища! В чем разница-то? Что Михайла, что Алексей — спасти их, значит, спасти в будущем множество жизней. Вот такое Макошь одобрит. Поняла?

— Тогда почему только Миньку защищать будем?

— Потому, что Алексей о себе сам позаботиться способен, он это всей своей жизнью показал. Ну, еще… потому, что мальчишек на двоих может не хватить. Морена жадная, ей только дай.

— Так ты что, всю Младшую стражу?..

— Нет, Нинеиных отроков не смогу. Вернее, могла бы, но невместно мне чужими распоряжаться.

— Значит, самых лучших…

— Да! — Настена утвердительно прихлопнула ладонью по столу. — Лучшие и дело лучше сделают!

— Жалко ребят…

— А Михайлу не жалко?

Юлька надолго замолчала, уставившись в стол, молчала и Настена, давая дочери время осмыслить новое знание и примириться с необходимостью выбора. Наконец Юлька вздохнула и подняла глаза на мать.

— Что делать надо?

— Все… — голос Настену подвел, пришлось откашляться — Все просто, доченька. Жизнь, любовь и терпение. Добыча Морены — жизнь. Щит и меч Макоши — любовь и терпение. Сделаем так, чтобы отрокам в радость было собой Михайлу от смерти закрыть. Претерпеть за любовь к нему.

— Это я смогу. — Уверенность, прозвучавшая в голосе дочки не только удивила, но даже слегка напугала Настену.

— И в мыслях не держи! Столько смертей на себя принять — не выдержишь, ума лишишься!

— Я справлюсь.

— Нет, я сказала! Первый шаг на этом пути — одна смерть, один обмен жизнь на жизнь. И то не все выдерживают.

— Я смогу!

— Нет, и не спорь! — повысила голос Настена. — Я тебе обещала, что выбор останется за тобой. Если сейчас сотворишь по-своему, минуешь развилку, пути назад уже не будет и о Михайле можешь забыть!

Ведунья сначала сказала, а потом внутренне сжалась от страха — заметит Юлька ложь или нет? Шестая она или двадцатая в цепи взращенных и выпестованных ведуний, повзрослела не по годам или осталась ребенком, все равно она дочка, и легче самой надорваться, чем взвалить такой груз на нее. Кажется не заметила, поверила.

— А у тебя, мам, таких уже много?

— Есть… и не один.

— А кого они… закрывали?

— Корнея… было, в общем, кого. Нельзя об этом рассказывать, если родня убитых узнает… сама понимаешь.

— Корнея же не уберегли? Калекой стал.

— Война… от увечья не уберегли, но насмерть затоптать не дали. Один за это жизнью заплатил, другой тяжкой раной. Я тогда троих к Корнею приставила, но третий не успел, коня под ним убили.

— А Корней… знает?

— Да ты что? Он бы меня сам на куски изрубил, если б узнал! Да если б даже и не изрубил… он и так за свою власть полной мерой платит, зачем его еще отягощать?

— За власть… — Юлька, в очередной раз, надолго задумалась, и Настена снова не стала сама прерывать молчание, гадая, какие мысли бродят у нее в голове. — Знаешь, мам, Минька мне тоже часто по власть, про управление людьми толкует. Как-то он сказал, а я не поняла, что власть бывает явная и тайная. Вот ты решаешь, кому жить, кому умереть, и никто об этом не ведает. Значит, наша власть тайная?

— Ну, можно и так сказать…

— А еще он говорил, что нельзя все на одну сторону накладывать, равновесие должно быть.

— Ну и что?

— А то, что ты же можешь заставить не только защищать, но и наоборот… если для спасения многих жизней. Так?

— Выпороть бы вас с Минькой…

— Понятно…