Богам божье, людям людское - Красницкий Евгений Сергеевич (2010)

Никола с Дмитрием тоже пропадают — влюбились наповал в Аньку-младшую, а той все хиханьки, да хаханьки. Хорошо хоть друг на друга не кидаются! Вовремя Минька Николу окоротил, да отец Михаил епетимью наложил, за неподобающие мысли. Дмитрий-то и сам себя сдерживать умеет — не по годам самообладание, прирожденный воин. И вообще, одна головная боль — полтора десятка девок на сотню отроков, долго ли до беды? Пока Анна девок в ежовых рукавицах держать умудряется, да Алексей отроков учебой так уматывает, что к вечеру еле ноги таскают, но сколько ж можно?

И снова удивил Алексей — то над отроками убитыми у него сердце не дрогнуло, а то так в их душевные терзания входит, словно родные. Видать и Настену это заинтересовало — осторожно подвела Алексея к мысли о дальнейшей судьбе мальчишек, и тут-то все и раскрылось! Рудный Воевода никуда не делся — ту как тут! Душа у него болит только за тех, у кого выжить и повзрослеть надежда есть, а те, кто медленно учится или ленится… сгинут и не жалко. Времени на обучение им не хватило — что ж поделаешь, судьба! Кто через кровь и смерть пройти сподобится, тому и жить! Радоваться, девок огуливать, дальше учиться.

Снова все вернулось к войне. Понятно — для Алексея это сейчас главная забота. Да, безжалостно, да несправедливо, но Алексей уже разделил отроков на две неравные части: к одним обернулся чувством и сердцем — сделает все возможное, чтобы вернулись назад живыми, а на других смотрит холодным рассудком — их жизни разменяет на спасение тех, кого считает своим долгом сохранить.

И опять понимание и одобрение Настены — всех не убережешь, но большинство из первой полусотни уцелеет… если не жалеть остальных. Нет, не гнать на убой, а просто не тревожиться и не оберегать, так же, как предоставил Алексей своей судьбе десяток Первака на Заболотном хуторе…

Опять струится и журчит разговор: о Корнее — как-то ему придется складывать месте силу ратников и силу отроков, никому из сотников такого делать еще не доводилось; о Михайле: не примет он приговора, вынесенного Алексеем половине отроков, как бы не сломался, ведь на свою совесть все возьмет; об Анне: не хочет женить сына на Катерине, ее дело, но Алексей не мальчик, пожил достаточно и знает, что в поединке за сердце юноши, матери чаще всего проигрывают девицам.

Кажется и не изменилось ничего — так же неторопливо и благожелательно течет беседа, да только даже Юлька не заметила, когда поворачивать русло разговора в нужном ей направлении стала Настена, а соглашающимся и одобряющим сделался Алексей. Да, права Настена: хоть и не поженились еще, но не дети же — всем все понятно, и муж всему голова, значит, должен и может, когда надо, и на своем поставить. Верно, верно: не та Юлька девчонка, которой крутить можно, как бы боком не вышло, да и о самой Настене забывать не следует, поостеречь надо Анну. И уж совсем правильно то, что в поход Михайле надо уходить с бестрепетным сердцем, да спокойной душой, а потому незачем вокруг него бабью колготню устраивать, холопок ему подкладывать и… прочее всякое такое.

Кивает Алексей, соглашается, смотрит по-доброму, с легкой улыбкой, но понятно: сумеет глянуть на Анну строго и объяснить, что не всевластна она в судьбах людских, что не богиня она и не святая, хоть отроки ее таковой и почитают.

И Юльку, замершую в уголке, отпускает напряжение — мама мудрая, мама все может, а тетка Анна… ну почему зверь? Просто возгордилась баба от всеобщего обожания отроков, возомнила о себе… мама рассказывала, что лесть и гордыня с людьми делают — еще и не такое творят…