Сын Спартака - Саймон Скэрроу (2013)

Марк был уверен, что эта затея обречена на провал. Даже если Бриксу и удастся поднять массовое восстание, его армия по большей части будет состоять из рабов, которые трудились на полях или в доме, а им ни за что не выстоять против римских легионов. Это будет кровавая бойня. Погибнут десятки тысяч, а после того как мятеж будет подавлен, римляне станут обращаться с рабами еще хуже, с еще большей жестокостью и подозрительностью, чем сейчас.

Время для восстания пока не настало. Рим слишком силен, а рабы слишком слабы. Тем, кто против рабства, лучше подождать более благоприятного момента. «Но что, если этот момент никогда не наступит? – спросил у Марка его внутренний голос. – Сколько еще должны вынести рабы, пока у них не появится возможность сбросить цепи? Десять лет? Двадцать? Всю жизнь?» Этот голос смеялся над ним. Раз так, лучше совсем не думать о восстании.

Мальчик разрывался между желанием уничтожить зло рабства и сознанием, что борьба Брикса приведет только к поражению и смерти. Наконец он понял, как должен поступить, хотя это отчаянное решение тяжелым грузом легло ему на сердце.

В тусклом свете углей можно было разглядеть вход в хижину. Отбросив в сторону шкуры, которыми укрывался, Марк осторожно встал и, пригнувшись, направился к кожаному занавесу. Остановился, прислушался. На улице все было тихо. Он откинул занавес и выглянул наружу. Открытая площадка казалась пустой, лишь одинокий часовой склонился над небольшим костром, подкладывая в огонь дрова. Больше никого не было. Тусклые огни по окружности долины говорили о том, что бивачные костры уже догорают и к рассвету не останется и следов предательского дыма. Почти все небо было покрыто облаками, виднелось лишь несколько чистых прогалин, усыпанных звездами. Марк подумал, что, наверное, опять пойдет снег, и это хорошо. Свежий снег скроет его следы.

Часовой сел на корточки и протянул руки к язычкам пламени, пробивающимся через свежие поленья. Как только он отвлекся, Марк выскользнул из хижины и, не разгибаясь, двинулся вдоль стены, пока не скрылся из виду. Тогда он остановился и стал припоминать вид долины, какой он ее увидел, когда с его глаз сняли повязку. Он восстановил в памяти направление, откуда появились Брикс и его люди, и на фоне ночного неба заметил в той стороне отчетливую впадину в темной стене долины. Это место ничем не отличалось от множества подобных ему, и ничто не указывало на существование тайного прохода.

Убедившись, что все тихо, Марк осторожно отошел от хижины и начал свой путь через лагерь. Из построенных кое-как хижин и сараев доносились храп, кашель и бормотание. Все это сопровождалось шарканьем и фырканьем животных в загоне, чей теплый запах смешивался с медленно исчезающим ароматом древесного дыма. Марк крался от постройки к постройке, то и дело останавливаясь, чтобы удостовериться, что не привлекает внимания, а перед каждым новым шагом напрягал глаза и уши, проверяя, что там впереди. Один раз он чуть не наткнулся на человека, который вышел по нужде. Пришлось прижаться к земле и подождать, пока тот, полусонный, не вернулся в палатку.

Наконец Марк дошел до края лагеря и увидел тропу, вьющуюся по склону в сторону отвесной скалы. Он понял, что это высохшее русло ручья, и догадался, что много лет назад ручей протекал через трещину в скале, которая теперь служила входом в долину. Ручей, наверное, нашел другое русло, или его отвели люди, первыми пришедшие в долину.

Осторожно обходя большой валун, Марк замер: у подножия скалы, шагах в пятидесяти от него, кто-то тихо разговаривал.

– Сегодня Брикса и его парней здорово отдубасили, – произнес первый голос. – Я слышал, он потерял более пятисот человек.

– Так много? – хрипло откликнулся второй голос. – Тяжелый удар для нас. Но еще тяжелее для римлян.

– Как это?