Жизнь и пиратские приключения славного капитана Сингльтона - Даниэль Дефо (1720,1724)

В одном из поселений этих диких племен тамошний царек очень дружелюбно нас принял. Ему очень понравились игрушки нашего мастера, и тот продал ему за неимоверную цену слона, вырезанного из золотой пластинки толщиной в шестипенсовую монету. Царьку это изображение так понравилось, что он не успокоился, пока не дал токарю целую пригоршню золотого песка, – песок этот весил, как мне кажется, добрых три четверти фунта. Кусок же золота, из которого был сделан слон, мог весить столько же, сколько пистоль[62], даже скорее меньше, чем больше. Наш токарь был так честен, что, хотя труд и мастерство были всецело его, все полученное золото принес и сдал в общий запас. У нас, понятно, не было никакого смысла жадничать, ибо, как справедливо заметил наш новый проводник, раз мы были достаточно сильны для того, чтобы защититься, и располагали временем, то могли собрать любое желательное нам количество золота, хотя бы и по сотне фунтов на человека. И англичанин добавил, что хотя страна опротивела ему не меньше, чем любому из нас, если мы согласны несколько отклониться к юго-востоку и добраться до подходящего для лагеря места, то найдем там достаточно съестных припасов и быстро обнаружим выгоды своего положения, поскольку будем повелевать в этой стране.

Это предложение, как оно ни было выгодно, никого не удовлетворило, так как все мы предпочитали богатству возвращение домой. Мы были чересчур утомлены напряженным, непрерывным, продолжавшимся более года блужданием среди пустынь и диких зверей.

Но в речи нашего нового знакомого таилось какое-то волшебство, он приводил такие аргументы и владел такой силой убеждения, что ему трудно было противиться. Он сказал, что было бы нелепо не пожать плоды наших трудов, раз мы добрались до урожая; что мы должны вспомнить, как европейцы рискуют судами, людьми и затрачивают огромные средства для того, чтобы добыть немного золота, и было бы безрассудством нам, находящимся в самом сердце золотой страны, уйти с пустыми руками; что мы, наконец, достаточно сильны для того, чтобы пробиться через целые племена, и сможем направиться к любой части побережья. Он говорил о том, что впоследствии мы не простим себе, если приедем на родину с какими-то пятьюстами золотыми пистолями, в то время как могли бы легко иметь пять тысяч, десять или сколько нам угодно; что он ничуть не более жаден, чем мы, просто видит, что в наших силах сразу вознаградить себя за все пережитые несчастья и обеспечить на всю жизнь. Поэтому он не может считать, что отплатил за добро, которое мы для него сделали, если не укажет нам преимущества, которыми мы располагаем. И он заверил, что при разумной постановке дела и с помощью наших негров мы в два года сможем набрать по сто фунтов золота на брата, да к тому же, возможно, двести тонн слоновьих клыков; в то время как если мы пойдем прямо к побережью и там разойдемся, то никогда более уже не увидим этого места и сможем лишь мечтать о нем.

Наш лекарь был первым, кто уступил его рассуждениям, а затем пушкарь, и оба они имели большое влияние, но все же больше никто не пожелал оставаться, и я в том числе, так как вообще не понимал значения большого количества денег – ни того, что мне в этом случае делать с самим собою, ни что делать с деньгами, окажись они у меня. Я считал, что их у меня и так достаточно, и единственно, чего желал, – это, попав в Европу, потратить их возможно скорее, купить одежду и снова пуститься в плавание, пусть даже прежним горемыкой.

Как бы то ни было, своим краснобайством англичанин убедил нас остаться в этой стране хотя бы на шесть месяцев, и если тогда мы решим уйти, то он подчинится. С этим мы в конце концов согласились, и он отвел нас на пятьдесят английских миль к юго-востоку. Там оказалось много речушек, которые бежали, очевидно, с большой горной цепи на северо-востоке. Видимо, это должно было быть начало пути к великой пустыне, избегая которую мы были вынуждены отправиться на север.