Власть меча - Уилбур Смит (1986)

Шаса ожидал, что посещение отцовской могилы глубоко его тронет, но на самом деле остался равнодушным, как посторонний. Человек под могильным камнем стал землей задолго до его рождения. Шаса чувствовал себя ближе к Майклу Кортни за шесть тысяч миль отсюда, когда спал в его кровати, носил его старый твидовый пиджак, предохраняющий от колючек, брал его дробовик и удочки или пользовался его золотым пером и платиновыми и ониксовыми запонками.

Они по тропе прошли в церковь и нашли в ризнице священника. Он оказался молодым, немного старше Шасы, и Сантэн была разочарована: молодость священника словно разрывала ее непрочную связь с Майклом и вообще с прошлым. Однако она выписала два чека на значительные суммы: один на ремонт медного шпиля церкви, а другой для того, чтобы на могиле Майкла каждое воскресенье клали живые цветы. Под бурные благословения священника они вернулись к «даймлеру».

На следующий день они поехали в Париж; Сантэн заранее заказала номера в отеле «Риц» на Вандомской площади.

Блэйна и Сантэн ждала напряженная программа встреч, обедов и ужинов с членами французского правительства, поэтому молодежь была предоставлена себе самой; очень скоро молодые люди поняли, что Париж – будоражащий город романтики.

В одном из скрипучих лифтов они поднялись на первый этаж Эйфелевой башни, наперегонки побежали к открытой лестнице, ведущей на самый верх, и охали и ахали, глядя на расстилавшийся под ними город. Взявшись за руки, они гуляли по набережным и под знаменитыми мостами Сены. Тара своим маленьким фотоаппаратом снимала их на ступенях Монмартра с Сакре-Кер на заднем плане; они пили кофе и ели круассаны в ресторанчиках на тротуарах, на ланч заглянули в Cafе́ de la Paix, обедали в «Куполь», в Опере слушали «Травиату».

В полночь, когда девушки, простившись с отцом и Сантэн, скромно и послушно шли в свой номер, Шаса и Дэвид вытаскивали их с балкона, и компания отправлялась танцевать в boоtes[62] на левом берегу или слушали джаз в погребках Монмартра, где они обнаружили черного тромбониста, от чьей игры мурашки шли по спине; заходили в маленькие кафе, где и в три утра можно было полакомиться улитками или свежей земляникой.

На рассвете, когда четверка кралась по коридору, чтобы вернуть девушек в их номер, они услышали знакомые голоса в лифте, остановившемся на этаже, и едва успели спуститься по лестнице и затаиться на площадке: девушки носовыми платками затыкали рты, чтобы сдержать хихиканье, а над ними Сантэн и Блэйн, великолепные в вечерних нарядах и не подозревавшие об их присутствии, вышли из лифта и рука об руку направились по коридору к номеру Сантэн.

Компания с сожалением покинула Париж и в отличном настроении доехала до немецкой границы. Предъявили паспорта французским таможенникам и проследовали далее с типичным галльским щегольством. Оставив у шлагбаума «бентли» и «даймлер», они направились к немецкому пограничному посту, где сразу увидели разницу в отношении к ним двух групп чиновников.

Два немецких офицера были безукоризненно одеты, их обувь начищена до блеска, фуражки надеты строго под предписанным углом, а на левой руке у обоих – черная свастика на алом и белом поле. Со стены за их столом с фотографии в рамке на посетителей смотрел фюрер, строгий и усатый.

Блэйн с дружелюбным «Guten Tag, mein Herr» положил перед офицером паспорта и стоял, болтая с Сантэн, пока офицер по одному рассматривал паспорта, сравнивал фотографию в документе с хозяином паспорта, ставил визу с черным орлом и свастикой и переходил к следующему паспорту.

Паспорт Дэвида Абрахамса лежал в самом низу, и, дойдя до него, офицер остановился, снова прочел первую страницу, затем стал методично перелистывать и читать все страницы паспорта, после каждой внимательно глядя на Дэвида. Через несколько минут вся группа, окружавшая Дэвида, замолчала и стала удивленно переглядываться.

– Я думаю, что-то не так, – негромко сказала Сантэн Блэйну, и тот подошел к столу.