Биология желания. Зависимость — не болезнь - Марк Льюис (2007)

Нет одной-единственной области мозга или системы, где символы создаются и активируются. Но основную роль в этом процессе играет префронтальная кора (ПФК), которая соединяет актуальный опыт с группой элементов, которую обозначает символ. Часть ПФК, которая соединяет информационные блоки вместе, — дорсолатеральная ПФК — сильно активируется, когда в поле внимания зависимого попадает принимаемый им наркотик, а в поле внимания страдающих анорексией или булимией — пища (или сигналы, связанные с пищей). По крайней мере, это происходит до тех пор, пока не нарушаются связи ПФК с другими отделами мозга, как описано в главе 6. Сенсорные зоны коры больших полушарий тоже при деле: они поставляют изображение и звук, которые делают символ уникальным и распознаваемым, а на следующем этапе подключается миндалина, которая придает символу эмоциональное значение. Символы несут богатую смысловую нагрузку, но активируются они, как правило, каким-то изображением или сказанным или вспомнившимся словом. Слова и изображения — это стимулы, а стимулы — это ключи к запертым воротам зависимости и анорексии. Стимулы вызывают непреодолимое желание (тягу). Стимулы вызывают рецидивы. Стимулы высвобождают дофамин в прилежащем ядре, запуская желание, как поворот ключа зажигания запускает двигатель.

Таким образом символы управляют нашими действиями, от великих свершений человеческого гения — научных открытий, симфоний, произведений искусства, до великих трагедий — преступлений, преследований и, да, зависимости. Однако символ и страсть не всегда соединяются мгновенно. Они возникают параллельно, затем соединяются, затем развиваются, как анорексия Элис, от детской гордости за хороший самоконтроль до спартанских привычек, которые определили ее физическое и душевное состояние двадцатью годами позже. Как анорексия, так и зависимость основываются на нейронных сетях, которые изменяются со временем.

* * *

Помимо всего остального, анорексия — это в буквальном смысле форма голодания. К моменту поступления в магистратуру в Торонто Элис была голодна во всех смыслах. Как у большинства людей с нарушением пищевого поведения, ее «диагноз» плавал от одной нечетко определенной категории до другой. В первый год обучения она побывала на одной вечеринке, где никого не знала. Она робела и всего боялась. Это были знакомые чувства. Новым было чувство голода. Она вспоминает, как стояла у стола с едой — можно сказать, окопалась там, нашла убежище. А затем взяла себе кусок большого, тяжелого торта. Она показала мне пальцами размер куска, когда мы общались по скайпу. Для большинства людей одного такого куска было бы больше чем достаточно.

Тем вечером Элис съела 14 таких кусков, один за другим. Она точно помнит количество, так как сама была в ужасе. «Мне было так хорошо, — сказала она мне. — Это было именно то, чего я хотела, в чем нуждалась». Пустое место наконец-то заполнилось.

Компульсивное обжорство вскоре стало регулярным. Два-три раза в неделю она начинала есть и не могла остановиться до тех пор, пока ей не становилось плохо. Она ела только калорийное, или сладкое, или соленое, или то, другое и третье вместе. Еда всегда была ударной артиллерией, с большим количеством гуакамоле1[38], арахисового масла и шоколада. Затем она принимала слабительное, чтобы избавиться от излишнего веса. Ведь она все еще сидела на диете. Она все еще пыталась держать низкий вес. Но теперь ее самоконтроль деформировался и давал сбои. Разрываемая силами, тянущими ее в противоположные стороны, она находилась на грани. На той стадии ее болезнь следует определить как булимию. По словам Элис, она была в полном дерьме.