После папиного звонка я много думала о доме, особенно о маме. Вчера днем, в бутике, я поймала себя на том, что переношусь мыслями к новогодней вечеринке у миссис Киссинджер, на которую она пригласила нашу семью. Тогда мне было лет двенадцать. Папа прозвал ее Леди Поцелуйчик, потому что она возомнила себя светской леди и любила посылать всем ужасные воздушные поцелуи со звуковым сопровождением. Помню еще, что она была похожа на мопса. В гостиной, освещенной хрустальной люстрой, гостей угощали перепелиными яйцами и блинами с копченым лососем. И вдруг Беллс подняла свою бархатную юбочку и пописала прямо на ковер. Дело в том, что если мы не напоминали ей о том, что надо пойти в туалет, она забывала, что это нельзя делать на пол. Леди Поцелуйчик помчалась к нам с воплями, что это ее любимый ковер с охотничьими сценами. Теперь на свирепом всаднике, который замахивался копьем, появилось мокрое пятно. Остальные гости не смотрели в нашу сторону и делали вид, что увлечены беседой. Я еще никогда не видела столько спин, повернутых к нам. Папа потом радовался, что Леди Поцелуйчик больше нас не приглашала в свой дом.

Сэм все еще крепко спит. Вероятно, он лег часа в четыре утра. Я сую ноги в полосатые шлепанцы и накидываю шелковый халат. Заглядываю в комнату Беллс, но не нахожу ее там. Наверное, она внизу. Я обнаруживаю ее возле кухонного стола, тыкающую пальцем в скульптуру из молочных бутылок. На ней мешковатые серые спортивные штаны и красная оксфордская майка.

– Осторожнее, Беллс.

– Что это?

– Тебе нравится?

– Не-е.

Я скрываю улыбку.

– Не говори это Сэму. Это его любимое произведение искусства.

– Не нравится Сэм. – Она отдергивает руку от скульптуры, словно дотронулась до чего-то грязного. – Он часто говорит слово на букву «Б». Нам не разрешают говорить это слово.

– Ты мало знаешь Сэма, – твердо заявляю я. – Нельзя судить так быстро. Будь с ним вежливой, о’кей?

– Не нравится Сэм, – повторяет она.

– Беллс, это дом Сэма. Он великодушно разрешил тебе сюда приехать. Тебе надо узнать его ближе. Ты хочешь позавтракать?

– В Уэльсе мы едим мюсли на завтрак. Сами себе делаем.

– Нам нужно кое-что купить в «Сэйнсбери». Ты хочешь пойти со мной?

Когда мы входим в «Сэйнсбери», я вижу нас на экране видеонаблюдения. Беллс теперь в своей розовой блузке с рюшами, джинсовых штанах «дангери», лиловых башмачках «пикси» и круглой шляпке с вышитой эмблемой. Я в облегающей оранжевой юбке, бледно-желтом топе и оранжевых сандалиях, украшенных бисером. Сэм сказал, что я похожа на мандарин.

Я вдыхаю восхитительный запах свежего хлеба и понимаю, что хочу есть.

– Привет, как дела? – спрашивает Беллс у пожилой леди, едущей на голубом скутере с черной корзинкой на рулевой колонке. – Сколько вам лет? – Она во все глаза смотрит на скутер, у которого сзади наподобие номера прикреплена табличка «Блубёрд-2».

– Простите, – говорит леди, не глядя на нас, и берет с лотка авокадо.

Беллс возвращается ко мне с двумя лимонами.

– На твоем месте я бы не стала здороваться со всеми подряд, – спокойно замечаю я, когда мы идем дальше. – А еще ты удивишься, но многие люди не любят говорить о своем возрасте.

Беллс берет пакеты с сушеными фруктами – черносливом, курагой, изюмом, инжиром – и овсяные хлопья для мюсли.

– Мы можем купить диетическую кока-колу, – говорю я, когда приходим в отдел напитков.

– Удачи вам, – раздается мужской голос. Я поворачиваю голову и вижу бородатого старика, толкающего тележку, полную апельсинов. Он хлопает по плечу другого мужчину, который размышляет, какой же томатный кетчуп ему купить.

– Удачи вам, – снова говорит он, подмигивая. На нем надет вязаный свитер с утками и черные перчатки без пальцев. Когда он говорит, его глаза подергиваются; на мгновение он задерживает взгляд на нас с Беллс. Я поскорее опускаю глаза, надеясь, что этот человек не станет тыкать в нас пальцем.