Письма моей сестры - Элис Петерсон (2005)

– Все нормально, – говорит она.

Я раздраженно толкаю тележку к выходу, резко прерывая Беллс, когда она нацеливается на кого-нибудь:

– Нет, не говори ничего!

– Нет!

– Даже не думай об этом!

– В машину!

Наконец я вставляю ключ в замок зажигания и с облегчением перевожу дух.

Уф! Мы выбрались из «Сэйнсбери» целыми, никто нас не прогнал и не побил длинным черствым багетом.

– Это только первый день. Я справляюсь, я справляюсь, – бормочу я себе под нос.

С божьей помощью я продержусь эти две недели. В ближайшие четырнадцать дней мне придется забыть о своей независимости, верно?

11

1988

Мне тринадцать лет.

– Как ты встретилась с папой? – спросила я маму, когда мы ехали на машине. Она взяла нас с Беллс посмотреть, как папа проводит аукцион. Странно было видеть ее без обычного рабочего комбинезона. Теперь она была в зеленом платье, а волосы были заколоты ее любимым черепаховым гребнем. Чуть ли не впервые мы поехали куда-то все вместе. Поездка в Лондон! Обычно мы сидим дома. Моя лучшая подруга Эмма ездит иногда куда-нибудь, а мы все дни торчим дома.

– Ну, моя мама отдала мне картину, написанную под импрессионистов, и я отправилась в Сотбис – узнать, стоит ли она чего-то. Картина была для нас загадкой, потому что была без подписи, но походила на Писарро. Мне очень хотелось ее продать. – Мама покачала головой.

– И что же оказалось? Она что-то стоила?

– Бесплатного ужина, – засмеялась мама. – Я познакомилась с вашим папой, и он пригласил меня в ресторан. В тот самый момент, когда я его увидела, мне стало ясно, что он войдет в мою жизнь. Иногда такие вещи невозможно объяснить, просто чувствуешь, и все.

– Как любовь с первого взгляда? – спросила я.

– Да, пожалуй. Тогда он был ассистентом. И большим шутником. Тамошний эксперт мрачно объяснял мне, что моя картина, увы, не представляет ценности, а в это время ваш папа передразнивал его, стоя за его спиной. Он был невероятно привлекательный, просто неотразимый. Еще мне, помнится, бросился в глаза его большой нос. Ну это трудно не заметить, правда, девочки? Но это ничего, он хорошо сочетался с его длинным и худым лицом. А в его глазах было столько флирта… – Мама увлеклась воспоминаниями. – Стоило ему улыбнуться, и его глаза уже увлекали тебя. Вы поймете, что я имею в виду, когда повзрослеете. Я помню, как он дал мне свою визитную карточку. Кристофер Флетчер. «Марианна Флетчер», сказала я тогда себе.

– Ма, как грустно. – Я тяжело вздохнула. – Я не могу себе представить, что мне захочется выйти замуж за мальчиков из моей школы.

– Когда-нибудь с тобой тоже это случится. Ты не захочешь стать женой человека с фамилией Пратт, или Берк, или Фогсботтом.

Она была права. В моей школе была девочка по фамилии Смели, и каждое утро она боялась школьной переклички. Беллс засмеялась, а мне уже надоел этот разговор. Я отвернулась к окну.

В аукционном зале было темно, много народу; люди входили и выходили. Еще там был красный ковер. Рядом со мной сидел мужчина с огромными усами, он походил на моржа. Мама пожадничала и не купила мне каталог, и я незаметно заглядывала к Моржу. На каждой странице было нацарапано много звездочек возле цен.

За завтраком папа объяснил, как все происходит на аукционе. Устанавливаются оценочная стоимость и резервная цена, которая означает, что дешевле продать уже нельзя. Дожевывая последний кусок тоста, он добавил, что гордится тем, что его девочки сегодня приедут смотреть на него.

Морж покосился на меня; я выпрямилась в своем кресле. Он крутил в пальцах ручку и с любопытством поглядывал на меня.

– Вы хотите взглянуть? – спросил он с сильным акцентом. Он был французским моржом.

Я пылала восторгом. Вот когда ты идешь в кино, и весь зал ждет, когда начнется фильм. Вот так и тут – все ждали моего папу.