Дочь Сталина - Розмари Салливан (2015)

Светлана решила, что она должна поехать в Москву и встретиться с ним. Она обсудила эту идею только с одной своей подругой, Филиппой Хилл. Она рассказала Филиппе, что Иосиф в больнице. Она ему нужна. У Филиппы были дети и внуки. Она понимала, что чувствовала Светлана. Все, что Филиппа сказала ей, это: «Ну, я думаю, ты должна ехать, разве нет?», – хотя она и беспокоилась за Ольгу, которая ни слова не знала по-русски.

В этом как раз и скрывался намек на причины одиночества Светланы и ее многочисленных заблуждений. В сентябре она писала своему другу Ежи Ко-синскому: «Если я когда-нибудь сбегу назад в Москву, никто не удивится… Того, что я пережила от столкновения с так называемым свободным миром, вполне достаточно, чтобы убить… энтузиазм любого сильного человека. А я НЕ сильный человек, и нервы у меня вовсе не из стали (аллюзия на Сталина)… Мой сын – мой единственный друг… Быть с Иосифом – мое единственное желание, которого я не могу достигнуть. Он погибнет в этом свободном мире, как погибла я, поэтому для меня есть только один путь – вернуться…»

Ранее, в марте 1984 года, она сказала журналисту: «Иногда нужны просто нечеловеческие усилия, чтобы не бросить все, побежать, купить билет, уехать и увидеть их. Иногда меня не заботит, какой там режим. Я просто хочу увидеть своих внуков». Но была еще и Ольга. Светлана считала иронией судьбы то, что у нее есть кровные связи в двух странах, но нет дома. Но она подытожила отважно, хотя и неубедительно: «Мой дом внутри меня. Я, как улитка, беру его с собой, куда бы я не направлялась».

Но правда была в том, что она больше не могла терпеть. У Светланы оставалось очень мало денег, их хватало только на то, чтобы протянуть несколько месяцев. Она находилась в чужой стране, но возвращение в США никак не изменило бы ее положение. Она не нашла издателя, который мог бы ей платить, и, казалось, не состоялась как писатель. Она больше не могла платить за образование Ольги, а от матери она унаследовала идею о том, что дети должны получить самое лучшее образование. Больше всего Светлану огорчало, что ее сын был в больнице и что он просил ее приехать. Она знала, что ее побег обратно вызовет шок, но ее больше не заботило, не станет ли она виновата в каком-нибудь международном скандале. Ее личные интересы перевешивали государственные. Возможно, какая-то часть ее хотела обвести вокруг пальца тех, кто, как она чувствовала, загнал ее в такое положение.

11 сентября Светлана поехала поездом из Кембриджа в Лондон, чтобы пойти в советское посольство, адреса которого не было в справочниках из соображений безопасности. В сумочке у нее было письмо к советскому послу с просьбой о разрешении возвратиться в СССР. После того, как она назвала себя и прошла проверку службы безопасности, мужчина в знакомом коричневом костюме советского покроя не очень дружелюбно поздоровался с ней и забрал письмо, сказав, что оно будет отослано в Москву: «Мы ничего не решаем, как вы сами понимаете». Светлана должна была вернуться за ответом через неделю.

Через неделю поверенный в делах поприветствовал ее с большим энтузиазмом и пригласил на чашечку чаю. Он сказал, что она может вернуться в любой момент. Все планы уже подготовлены. Ей лучше не лететь через аэропорт Хитроу, там ее могут узнать, аэропорт Гатвик намного лучше. Они с дочерью полетят в Грецию, где проведут несколько дней в советском посольстве, а оттуда их доставят в Москву. В Советском Союзе никогда ничего не делалось так быстро. Светлана отказалась. Она не могла уехать так скоро. Ее дочь была в школе, и она еще ничего ей не говорила. Они должны подождать до каникул. Поверенный в делах с готовностью согласился, что она может уехать в конце октября.