Обычно он стоически подавлял свою сильную и страстную ирландскую натуру, но она все же давала о себе знать, несмотря на все его философское спокойствие и достойные манеры. Когда он был раздражен или недоволен, он ничего не говорил и давал выход своему вулканическому гневу, многократно стреляя из пистолета в открытую заднюю дверь. Заслышав выстрелы, миссис Бронте, лежавшая в постели наверху, понимала, что что-то неладно, но ее кроткий нрав неизбежно подсказывал ей светлую сторону происходящего, и она говорила: «Не следует ли мне испытывать благодарность за то, что он не сказал мне ни единого резкого слова?» Время от времени его злость принимала иные формы, хотя он по-прежнему хранил молчание. Однажды он схватил лежавший перед камином коврик, бросил его в огонь и нарочно сжег его. Несмотря на вонь, он оставался в комнате до тех пор, пока коврик не съежился и не истлел до полной непригодности. В другой раз он взял несколько стульев и, отпилив им спинки, превратил их в табуретки.

Он часто отправлялся на долгие пешие прогулки, покрывая дистанции во много миль, мысленно отмечая разные природные знаки, касающиеся ветра или погоды, и с живым интересом наблюдая за зверьками, которые водились на холмистых просторах. Он видел орлов, низко парящих в поисках пропитания для своих птенцов; сегодня на горных склонах орла уже не увидишь. В местной и национальной политике он бесстрашно отстаивал позицию, которая казалась ему справедливой. В пору луддитов [32] он выступал за вмешательство органов правопорядка, в то время как все судьи бездействовали, и вся собственность в Вест-Райдинге находилась в страшной опасности. Он стал непопулярен среди рабочих и счел, что жизни его будет грозить опасность, если он продолжит совершать свои длительные одинокие прогулки безоружным. И вот он завел привычку, которой придерживается и по сей день, всегда носить с собой заряженный пистолет. Он клал его рядом со своими часами на ночной столик, надевал его вместе с часами утром и снимал вместе с часами на ночь. Много лет спустя, когда он уже жил в Хауорте, там произошла забастовка; работники сочли, что хозяева обращаются с ними несправедливо, и отказались выполнять свои обязанности; мистер Бронте решил, что они не заслуживали подобного обращения, и делал все, что было в его силах, чтобы помочь им «не пустить волка на порог», избежать непосильных долгов. Некоторые из наиболее влиятельных жителей Хауорта и округи были фабрикантами, и они высказали ему решительный протест, однако он считал свое поведение правильным и стоял на своем. Возможно, его мнения часто были дикими и ошибочными, образ действий эксцентричным и странным, его представления о жизни предвзятыми и почти человеконенавистническими, но он не скорректировал и не изменил ни одного из своих мнений по каким-либо конъюнктурным мотивам и действовал в соответствии со своими принципами. Если мизантропия частично и окрашивала его воззрения на человечество в целом, то его поведение по отношению к конкретным людям, с которыми он вступал в личное общение, не отражало этих воззрений. У него действительно были сильные и неистовые предрассудки, в которых он упорствовал, и ему не хватало воображения, чтобы представить себе, как другие могут быть несчастны в этой жизни, казавшейся ему вполне сносной. Но не в моих силах восстановить гармонию между разными чертами его характера, или объяснить их, или же последовательно свести их к одному ясному знаменателю. Корни семьи, о которой я говорю, находились так глубоко, что я не могу туда проникнуть. Я не в состоянии измерить их глубины, и, уж конечно, не мне судить о них. Я назвала случаи эксцентричного поведения отца, так как считаю, что это знание необходимо для правильного понимания жизни его дочери.