Посмотри мне в глаза! Жизнь с синдромом «ненормальности». Какая она изнутри? Моя жизнь с синдромом Аспергера - Джон Элдер Робисон (2014)

Еще я экспериментировал с транзисторными схемами. Фендеровские усилители были сделаны по схемам 1950-х годов, то есть на электронных лампах. А транзисторные схемы – это была техническая новинка, шаг вперед. Что уж говорить о микросхемах – они в ту пору считались высшим достижением техники. Копаясь в транзисторах, я вывел, как собирать малюсенькие приборы, дающие разные музыкальные спецэффекты. Работали они на батарейках. Сначала я проделывал всю работу мысленно: представлял себе, какой прибор и звук должны получиться в результате. Детально продумав прибор, я собирал его, и сравнивал результаты, которые представлял, с теми, которые получал наяву. Постепенно я научился продумывать конечные результаты и строение прибора во всех подробностях и тонкостях. Прежние сложности с уравнениями отпали и больше мне не мешали в работе – теперь я путем долгих усилий выработал у себя способность представлять и даже слышать разные звуки, которые должны издавать мои приборы.

И вот наступил решающий этап. Я совершил несколько прорывов сразу. Во-первых, я стал лучше понимать в электронных компонентах. Это был фундамент, на котором строилось все остальное. Во-вторых, после этого мне удалось каким-то образом визуализировать сложные вычисления, которыми обозначалась работа того или иного компонента. Теперь я знал, какой и как работает, чего от них ожидать, и проделывал все вычисления и прикидки в голове, заранее. Например, я мысленно видел, по какому акустическому каналу идут те или иные гитарные звуки, и видел модифицированные волны, – неизмеримо более сложные. Я понимал, какие именно подстройки и изменения микросхем соответствующим образом меняют звук. И, что самое поразительное, я развил у себя способность переводить эти волны в звуки, которые мысленно себе представлял, а по мерке этих воображаемых звуков создавать и извлекать звуки из сооруженных мной приборов – уже на практике.

Неизвестно, почему у одних этот дар есть, а другие его лишены, но я встречал немало аспергерианцев, наделенных подобными способностями. По-моему, отчасти этот дар – а он у меня был врожденный, – объясняется моей повышенной способностью сосредотачиваться. Я умею очень сильно фокусироваться на том, о чем думаю и чем занят.

Все свободные вечера я теперь проводил на концертах в местных музыкальных клубах, и со временем лицо мое всем примелькалось. Меня узнавали, со мной здоровались владельцы клубов, вышибалы, даже бармены, что уж говорить о музыкантах. Все охотно со мной беседовали и, похоже, я пользовался у них уважением. Я приобрел уверенность в себе, и она еще укрепилась, когда я узнал, что многие из здешней публики – такие же неприспособленные к обычной жизни отщепенцы, как и я. Похоже, я наконец-то нашел свою среду обитания. Эта мысль приносила мне облегчение, потому что дома обстановка делалась все мрачнее и мрачнее.

Мы с родителями уже некоторое время ходили к доктору Финчу, и отец благодаря этому обращался со мной явно получше, но с матерью они ссорились просто ужасно. И оба опускались прямо на глазах: отец все больше пил, все сильнее замыкался в себе и был подавлен. Иногда он от депрессии по целым дням не вставал с постели, или просто исчезал. В те дни семья редко собиралась вся вместе, и общих занятий, поездок и развлечений у нас почти не было. А мать на глазах сходила с ума, и потом однажды пропала из дома.

– У твоей матери нервный срыв, – объяснил мне врач.

Вернулась она несколько дней спустя, заторможенная, оглушенная лекарствами и вроде бы спокойная. Но скверное предчувствие уже висело в воздухе.