Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс (2013)

Рыцарь не шевелился и не говорил, он просто стоял, смотрел на девочек и знал все, что знает. Эстель тоже хотела бы все это знать, но радовалась, что ей неведомо почти все, что известно Матиасу. Она понимала, что такое одиночество. Ее друзьями всегда были только крысы и дракон. Но такого одинокого человека, как Танзер, она еще не встречала. Танзер не один из «них».

Он был ничей.

Эстель тоже стало грустно. Девочка жалела этого шевалье.

Она отстранилась от Гриманда. Торба снова стала резать ей плечо. Ля Росса сняла ее и поставила на землю. Король Кокейна нагнулся, словно пытался увидеть Эстель, но без глаз он не мог этого сделать, как бы низко ни сгибался. Больше он ее никогда не увидит, и это мучило его. Девочка посмотрела в белые дыры на его лице и увидела сгоревшую до черноты плоть и сморщенные пузыри ожогов, словно кожа плакала вместо глаз. Эстель поняла, что ему больно, очень-очень больно. И снова пожалела своего дракона.

Как странно. Танзер и Гриманд были такими большими, а Ампаро – такой маленькой, но Эстель жалела двух больших мужчин, а вовсе не крошечную девочку.

– Не уходи, Ля Росса, – позвал ее Инфант Кокейна. – Говорят, глаза – зеркало души, но если закрыть ставни, это не значит, что кухня исчезнет. Я здесь.

– Я не ухожу, не бойся, – ответила девочка. – И вижу тебя в этих глубоких белых дырах.

Обычно Эстель не скучала по матери. На то не было особых причин. Но теперь ей хотелось к Тифани. По крайней мере, мать ее видит.

– Мама приходила сюда? – спросила она.

Гриманд мотнул головой, словно бык. Лоб его прорезали морщины.

– Я ее довольно давно не видел, – сказал он. – Не волнуйся за нее.

– Я боялась, что она Иуда, как Пепин.

– Точно, она была Иудой, – заявил вдруг Андре. – А теперь она мертва, и Господь проклял ее душу…

– Умолкни, недоумок, и исчезни, – рыкнул на него Гриманд. Он все время поворачивал голову, словно пытался понять, где стоит Эстель. – Ля Росса? Где ты? Ты тут?

Девочка почувствовала, что ее тело словно бы стало пустым внутри. Она прижала к себе Ампаро:

– Я здесь.

– Твоя мама мертва, Ля Росса. Да, моя дорогая, но она не была Иудой. Ее убила та же свинья, что отняла у меня глаза. Она была безумной и взбалмошной красавицей и сделала то, что сделала, из любви и ненависти, а не ради серебра, и за это мы все должны любить ее.

Эстель обрадовалась, что Тифани не была Иудой. И что дракон любил ее.

– Ты здесь? – снова спросил Гриманд.

– Здесь.

– Не бросай меня.

– Не брошу. Можно я отдам Ампаро Танзеру?

– У тебя малышка? Птичка? Для шипов?

Гигант рассмеялся. Эстель не понимала почему. Казалось, он сошел с ума.

– У меня моя сестра, Ампаро, – ответила девочка.

– Да, любовь моя, да, милая, отдай маленькую птичку ее шипам, – попросил ее король Кокейна.

Танзер молча наблюдал за ними. Эстель показала ему Ампаро.

Рыцарь приблизился. На небе взошла луна, грубо и ярко светившая из-за его спины. На его фоне Дворы казались маленькими. Матиас наклонился и посмотрел на ребенка.

Эстель увидела его лицо.

Такого лица она не видела никогда в жизни. Оно не было странным, как у Гриманда, но в нем проступало нечто невидимое, что вызывало внутреннюю дрожь и заставляло хотеть, чтобы он был ее другом. Он мудрее Младенца и одновременно страшнее. Не такой мускулистый, как Гриманд, но сильнее. Благороднее Гриманда, но еще более дикий. Танзер смотрел на Ампаро, и его лицо наполнялось удивлением. Ля Росса понимала: она видит то, чего еще никто никогда не видел на этом лице.

Это видели только Эстель и ее маленькая сестра, потому что Гриманд был слеп.