Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс (2013)

Иоаннит убрал руку и стряхнул слизь. Потом он обошел стул сзади и раздробил Ле Телье правую руку, снова зажав ему рот – сам не понимая, зачем он это делает. Ночь наполнена криками, и никто не обратит внимания на вопли, доносящиеся из дома главного виновника пыток. Чтобы обездвижить свою жертву, Тангейзер ударил булавой по его правой ноге над коленом, сломав берцовую кость. Затем он положил булаву на стол. Шею лейтенанта украшал кружевной воротник. Матиас оторвал его и использовал в качестве кляпа.

Потом он взял арбалет.

Вернувшись к Ле Телье, госпитальер взял его левую ладонь и положил на крышку стола. Марсель задыхался от боли в раздробленных суставах и не мог оказать сопротивления. Тангейзер прижал его ладонь к дубовому столу краем стремени арбалета, поставив его вертикально.

– Я уйду и забуду о тебе, – сказал он. – Через несколько дней забудут и все, кто когда-либо тебя знал.

Он взял правую ладонь лейтенанта и положил ее на левую, теперь прижав стременем обе.

– Через несколько дней кто-то другой будет сидеть на этом золоченом стуле, потому что когда наградой служит стул, то важен именно он, а не человек, чей зад на него опирается.

Тангейзер изменил положение арбалета и спустил тетиву. Стрела с сухим треском пронзила обе ладони Марселя и вошла дюйма на два в дубовую панель под ними. Новая боль Ле Телье утонула в старой, более сильной, от раздробленных суставов, но страх в его глазах послужил достаточной компенсацией.

– Мне стул не нужен, – сказал Матиас. – Я предпочитаю стоять.

Он стал наклонять позолоченный трон, пока тот не опрокинулся. Арбалетная стрела держала крепко, и Ле Телье повис на вывернутых из суставов руках, словно недобитое животное на какой-то бойне для проклятых. Его голова дергалась в пароксизме боли.

Иоаннит перезарядил арбалет и обследовал прихожую и лестничную площадку. Потом он остановился у лестницы на нижний этаж и прислушался. Пятнадцать комнат. Если не считать жалобных стонов из южного крыла, дом был погружен в молчание – молчание тех, кто не хочет, чтобы их нашли. Если местные обитатели до сих пор не выбежали на звук выстрела, значит, они и не собираются. Если же они должны были убить Карлу в случае подобной провокации, значит, она уже мертва. Хотя такой приказ не имеет смысла, а без приказа никто не осмелился бы совершить подобное убийство.

Тангейзер спустился в вестибюль, открыл окно и выглянул на улицу. Все было тихо. Тогда он распахнул дверь и махнул рукой в сторону скотного двора, подавая знак, что все в порядке. Худенькая ручка махнула ему в ответ. Он снова запер дверь, прошел на кухню и наполнил корзину всем, что попалось ему под руку: добрый кусок бараньей ноги, сыр, ощипанный гусь, кувшины с соленьями… Оставив корзину у входной двери, Тангейзер вернулся за маленьким бочонком вина, а потом снова поднялся в кабинет.

Ле Телье стонал за своим столом, пытаясь опереться на неповрежденное колено, но при этом ему нужно было перенести вес тела на многочисленные раны. Придавленный трупом охранника Кристьен тяжело дышал, как испуганная собака. Его голова промокла от крови и мозговой жидкости, вытекшей из черепа Баро.

– Вставай, – сказал ему госпитальер.

– Пожалуйста, сударь, я не могу дышать! – пролепетал тот.

Рыцарь носком сапога перевернул лежащее на нем тело.

Пикар подполз к ногам Матиаса, словно собираясь их поцеловать.

– Боль подобна горе без вершины, и твоему хозяину еще предстоит долгий путь. Только пикни, и ты присоединишься к нему на этом склоне, – предупредил его иоаннит.

Малыш Кристьен с трудом выпрямился, преодолевая боль в раздробленной лобковой кости.

Он обмочился.

– Отведи меня к моей жене, – велел рыцарь.

– Пожалуйста, сударь!.. Ваше превосходительство, я не могу. Ее тут нет.

– Где она?