Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс (2013)

Матиас убил и его. Потом он вытер оружие о траву, взял фонарь и арбалет и вернулся на Паперть. Пику он вернул на место, рядом со второй, повесил фонарь в проходе и вошел в Нотр-Дам.

Окинув взглядом внутреннее пространство собора в поисках вооруженных мужчин, госпитальер не увидел ни единого мужчины. Оба прохода между скамьями в этой части поперечного нефа были заполнены женщинами и детьми – группы из нескольких человек, пары или застывшие в безмолвном горе одинокие фигуры. Некоторые – в основном дети – спали на скамьях или на полу. Отовсюду доносился плач или причитания. Отдельные голоса складывались в странную гармонию, словно это был скорбный хор, поющий бесконечные гимны.

Эстель рыцарь нашел возле купели. Ампаро сосала ее плоскую, узкую грудь. Это зрелище поразило Тангейзера. Но обе девочки выглядели довольными, и он не стал ничего говорить.

Отступив в темную нишу, Матиас разрядил арбалет и положил на пол вместе с двумя запасными стрелами. Для лука Алтана он выбрал место потемнее. Потом иоаннит опустил взведенные курки пистолета и спрятал его за колчаном. Развязав рукава рубашки, обернутые вокруг бедер, и обнаружив, что они пропитались кровью, Тангейзер очистил их от застывших сгустков и выжал.

Эстель и Ампаро он возьмет с собой. Не самое разумное сопровождение, когда просишь найти сутенера, и особенно Тибо, но отец Пьер привык к неподобающей компании.

Остальная часть рубахи была влажной, но не слишком сильно испачканной кровью. Матиас хорошенько встряхнул ее. Белый крест на груди покрывали темно-красные и черные пятна, но преподобный Стукач сумеет сделать правильные выводы. Госпитальер натянул рубаху, которая сморщилась от засохшей крови и игнорировала все попытки разгладить ее. Более презентабельного вида ему все равно уже не добиться.

Хотя нет. Иоаннит подошел к купели, перекрестился и вымыл лицо святой водой. Судя по ее изменившемуся цвету, сделал он это не зря.

Кровь и святая вода. Карла захочет крестить Ампаро. В вопросах крещения церковь была непреклонна, даже жестока. Из-за горсти воды и нескольких слов душа младенца могла быть мгновенно унесена в чистилище и навеки лишена возможности предстать перед Богом. Очень разборчивый Бог. Но кто он, Матиас, такой, чтобы спорить?

– Эстель, дай мне Ампаро, – попросил он Ля Россу.

– Хотите ее подержать? – откликнулась девочка.

– Нет, я собираюсь ее крестить.

Он взял у Эстель колыбельку из козлиной шкуры. Казалось, его крошечная дочка ничего не весит. И в то же время у рыцаря никогда еще не было так тяжело на душе. Он обеими руками высоко поднял ребенка и заглянул ему в лицо. Сотни свечей, горевшие в церкви, заполняли пространство оранжевым дымом. Какая красавица! Только чистая любовь могла весить так много и наполнять сердце госпитальера таким восторгом. Он был прав. Ампаро усмирила бурю. Тангейзер мог стоять так несколько часов. Но его дочь не обладала подобным терпением. Она захныкала.

Матиас почему-то вспомнил о львах, рык которых слышал перед рассветом, и засмеялся. Голос Ампаро был сильнее львиного рыка. Он опустил дочь чуть ниже и поцеловал в нос, стараясь не оцарапать ее нежную кожу своей щетиной.

– Маленькая Ампаро не хочет мокнуть. Она хочет грудь, – сказала Эстель.

Новорожденная и правда не успокаивалась. Тангейзер наклонил ее над краем купели, зачерпнул пригоршню воды и вылил на головку девочки:

– Ego te baptizo Amparo in nomine Patris, et Filii, et Spirtus Sancti. Amen.

Затем, прижав к груди плачущую Ампаро, рыцарь улыбнулся:

– Мы спасли ее от ада. Теперь должны спасти от Парижа.

– Танзер? А меня вы окрестите? – подошла к нему вплотную Ля Росса.

Улыбка его стала шире. Эстель просияла.

– С удовольствием. Наклонись над купелью, – сказал ей госпитальер.

Он плеснул водой на спутанные локоны девочки, удивляясь их чистоте:

– Ego te baptizo Estelle in nomine Patris, et Filii, et Spirtus Sancti. Amen.