Двенадцать детей Парижа - Тим Уиллокс (2013)

Толпа изумленно выдохнула. Некоторые перекрестились.

Карла отвернулась, борясь с тошнотой, и посмотрела на Гриманда.

Однако он избегал ее взгляда, предпочитая обращаться к толпе:

– Но рассказы о геройских подвигах подождут – сначала накроем стол. У нас есть свинья, которая станет прекрасным дополнением ко всей этой вкусной еде. Подождите немного. А пока у нас еще есть дела. Забирайте добычу и освободите тележки – они нам понадобятся. Кроме этой.

Король Кокейна указал на вещи Карлы.

Она покачала головой:

– Нет. Пусть берут. Единственная вещь, которую мне бы хотелось сохранить, – виола да гамба.

– Отлично, отлично, – пробормотал предводитель грабителей. Речь перед толпой зажгла его глаза страстью, и графиня снова усомнилась в его рассудке. – Которая тут виола да гамба?

– Самый большой футляр.

Гриманд взял музыкальный инструмент и помахал им в воздухе:

– Карла говорит, что вы можете взять себе ее богатства. Она тоже верит, что нет ни твоего, ни моего, а только общее.

– А мне можно взять флейту? – спросила Антуанетта.

– Бери, – ответил Инфант, – пока никто на нее не позарился. Но не плачь, если тебя опередят.

Похоже, воровской триумф подходил к концу, и итальянка подумала, что скоро встретится с повитухой. Нельзя было предстать перед ней неряхой и с пустыми руками. Требовался какой-то подарок, знак уважения.

– Гриманд, позвольте мне заглянуть вон в тот сундучок, – попросила женщина.

Главарь протянул руку и отбросил в сторону несколько человек, уже растаскивавших вещи. Карла повернулась, наклонилась и оперлась на тележку, но тут у нее снова начались схватки.

Она почувствовала, как бедра опять стали влажными. Однако страдания роженицы остались незамеченными обитателями двора, которые набросились на трофеи. Ее захлестнул приступ боли, это суровое, безжалостное испытание сил. Страдание словно открыло какие-то шлюзы внутри нее, и теперь графиню переполняла любовь, такая же невыносимая, как боль. Карла отдавала любовь ребенку, надеясь, что боль достанется только ей. В конце концов схватки утихли, но отняли у нее последние силы: итальянка задыхалась и была близка к обмороку. Она испугалась – роды только начинаются, а сил уже нет! Женщина верила в себя и считала, что готова к испытанию. Ведь это были ее третьи роды. Но тело говорило ей, что на этот раз будет труднее. Теперь она старше. И слабее. Но тем больше было причин сосредоточиться на родах и забыть обо всем остальном.

Карла выпрямилась.

– Гуго, – приказал Гриманд. – Отнеси это, помоги даме.

Он отдал виолу да гамба и сундучок худому, хрупкому мальчику, не участвовавшему в рейде. Тот поклонился графине, глядя ей в глаза, и она оценила его манеры. Остальные обитатели двора проявляли по отношению к ней всего лишь любопытство, но в поведении Гуго чувствовалось нечто вроде мольбы, словно он мечтал и надеялся, что каким-то чудесным образом, вопреки всякой логике, новая «сестра» ему поможет.

Гриманд предложил ей руку:

– Пойдемте, я приглашаю вас к себе дом. Во всем Вилле нет убежища надежнее.

Карла положила ладонь на его руку, но опираться на нее не стала. К ней снова вернулись силы. Несколько недель назад она отказалась от попыток сохранять подобие грации при ходьбе, но теперь, когда они шли в этот странный дом, роженица старалась держать голову высоко.

Дверь была открыта. К своему удивлению, итальянка почувствовала, что изнутри доносятся приятные запахи, напомнившие ей большую палату госпиталя на Мальте. Сандаловое дерево или что-то в этом роде. Гигант поднялся на ступеньки, но потом вспомнил о хороших манерах, повернулся и взмахом руки пригласил гостью внутрь. Та оглянулась на Антуанетту.

Девочка сражалась за флейту с мальчишкой, который был почти в два раза больше ее.

– Антуанетта, отдай! – крикнула Карла.