Иметь и не иметь. Пятая колонна (сборник) - Эрнест Хемингуэй (1937, 1938)

С утра я первым делом изловил агента и попросил оформить мне разрешение. Он потребовал представить судовую роль, и я ответил, что команды вообще нет.

– Собрались возвращаться в одиночку, капитан?

– Совершенно верно.

– А что с вашим помощником?

– Он в запое.

– Одному очень опасно.

– Да всего-то девяносто миль, – говорю. – Думаете, пьяница на борту что-то изменит?

Я отвел лодку к стандардойловскому причалу, что расположен на той стороне бухты, где и заправил оба бака. Вышло порядка двухсот галлонов. Очень мне не хотелось брать столько топлива по двадцать восемь центов за галлон, но еще толком не ясно, куда доведется идти.

С той самой минуты, как я встретился с китайцем и взял у него деньги, вся эта история не выходила из головы. За ночь почти глаз не сомкнул. А когда вернулся к причалу «Сан-Франциско», там меня ждал Эдди.

– Здорóво, Гарри, – крикнул он и помахал рукой. Я швырнул ему бакштов, он закрепил его, потом поднялся на борт. Все такой же долговязый, мутноглазый и полупьяный, если не сказать больше. Я по-прежнему молчал.

– Слушай, – говорит. – Хорош гусь, а, этот Джонсон? Взял да свалил. Ты случаем не в курсе, где его найти?

– Шел бы ты отсюда – сказал я ему. – Видеть тебя не могу.

– Братишка, да разве мне легче? Я точно так же огорчен.

– Вон с лодки, – говорю.

А он только уселся поудобнее и даже ноги вытянул.

– Я слышал, мы едем сегодня, – продолжает. – И то верно, нечего тут больше делать.

– Ты не едешь.

– Что случилось, Гарри? Чего ради тебе со мной ссориться?

– Чего ради? Пошел вон.

– Да брось ты.

Я врезал ему по лицу, он поднялся и слез на причал.

– С тобой, Гарри, я бы никогда так не обошелся.

– Еще бы ты посмел, – говорю. – А с собой все равно не возьму. И точка.

– Бить-то зачем?

– Чтоб проняло.

– Как же мне теперь? С голоду пухнуть?

– А ты не пухни, – отвечаю. – Пойди вон матросом на рейсовый пароход. Отработаешь обратный путь.

– Не по-людски ты со мной, – пожаловался он.

– Ты сам-то с кем по-людски поступаешь, забулдыга? – говорю я ему. – Ты же мать родную обжулить готов.

Что, кстати сказать, было правдой. Но мне стало неприятно, что я его ударил. Бить пьяного всегда неприятно. Хотя на такое дело его все равно брать нельзя; даже если б я и хотел, все равно нельзя.

Он захромал к воротам, длинный, как день без завтрака. Потом остановился и побрел обратно.

– Гарри, ты бы не одолжил мне парочку долларов, а?

Я дал ему пятидолларовую бумажку из денег китайца.

– Я всегда знал, что ты мне друг… Гарри, почему ж ты меня не берешь?

– От тебя одни несчастья.

– Ты просто злишься. Ну ладно, старина. Еще будешь рад со мной свидеться.

Теперь, с деньгами, он пошел куда быстрее, но, право, на него даже смотреть тошно. Он ступал так, словно суставы у него были вывернуты задом наперед.

Я сходил в «Жемчужину», встретился там с агентом, и он передал мне бумаги, а я угостил его пивом. Потом я сел завтракать, и тут пришел Фрэнки.

– Просить тебе передавать, – говорит он и сует мне какую-то трубочку в бумажной обертке и с красным шнурком. Когда я снял бумагу, там оказалась фотография, и я ее развернул ее, ожидая увидеть, к примеру, снимок моей лодки, сделанный кем-то на причале.

Не тут-то было. Оказывается, это голова какого-то мертвого негра с перерезанным от уха до уха и затем зашитым горлом, а на груди плакатик с надписью по-испански: «Вот как мы поступаем с ленгуас ларгас».

– Просили передать, говоришь? – спросил я Фрэнки. – Кто?

Он показал на парнишку, который околачивается возле порта и давно связан с местным жульем. Парнишка стоял у стойки с закусками.

– Скажи ему, пусть подойдет.