Тайна имения Велл - Кэтрин Чантер (2015)

Ложись, словно дитя, на ее плоский живот.

Положи подбородок на руки и позаботься о земле.

Напиши имя Розы на земле своим пальцем.

Если земля бесплодна, то это потому,

что ты о ней не заботилась.

Заботься о том, что написано в грязи.

Помни о твоих кострах, о пылающем образе мужчины,

Не помышлявшем о крутых переменах.

Палец верующей крушит кремень.

Дыхание верующей раздувает пламя.

И в пламени огня я вижу руку, которая меня спасет,

Семя, бледное и подавленное, на листике одуванчика,

И Розу, которая простирает

свое иссушенное естество к небу,

Готовая расцвести

при малейшем прикосновении живительной воды.

* * *

Хью умел слушать людей. Он не был из тех, кто копирует мимику и жесты рассказчика. Священник не опускался до снисходительного молчания. Он не комментировал мой рассказ, а лишь попросил:

– Можно взглянуть?

Я поднялась со своего места и принесла ему блокнот. Я думала о том, что на этих страницах есть слова, которые до сих пор принадлежат этому месту, слова такие же мягкие, как листик и семя. Трудно поверить, что другие, жестокие и безжалостные слова когда-то нашли дорогу в Велл, эту тихую землю – хранительницу истории сортов и видов, дом для дятлов и лютиков.

– Вот, значит, как выглядит знаменитая «Первая песнь», – произнес Хью, медленно листая страницы моего блокнота.

Да, так оно и есть. Мое творение зажило собственной жизнью. Его содержание определило, как должно выглядеть Вечернее богослужение, основной символ и молитва новой веры, научило верующих рисовать Розу в пыли и медитировать, сидя с горстью пыли. Но куда более опасной была порожденная «Первой песнью» ненависть к мужчинам, которая выражалась в сжигании изображений мужчин, в протестах и поджогах, направленных против присутствия мужчин в правительстве. Мне бы следовало креститься во второй раз и принять имя Ирод.

Хью пролистал блокнот до конца, а одну страницу, кажется, даже прочитал.

– Эта ненависть к мужчинам, Рут, она такая… сильная… Она была направлена на всех мужчин? А как же Марк?

– К тому времени Марк больше походил на младенца, чем на мужчину, – ответила я.

– А как насчет Люсьена? Он бы со временем вырос…

– Не вырос, как оказалось.

Хью не стал возражать, а вместо этого прочитал цитату из моего блокнота:

– «Мы ссохшиеся женщины, но, когда мы целуем Розу, роса касается наших губ и мы расцветаем». Если мужчины настолько ужасны, находили ли вы, Рут, так сказать, компенсацию в любви женщин? Даже такой старый ирландец и сторонник высокой церкви[32], как я, может понять, как такое возможно.

– Думаю, вы лучше меня знаете историю мистицизма.

– Вы обо мне слишком высокого мнения, – терпеливо заметил преподобный.

Взяв у него из рук блокнот, я оглядела комнату, ища, куда бы можно было его положить. Не найдя ничего подходящего, я бросила блокнот в стоявшую у печи корзину, в которую мы с мужем всегда клали все то, что нужно будет впоследствии сжечь.

– Я уже говорила вам прежде, что у меня больше вопросов, чем ответов. К тому же я не уверена, что линия разграничения между духовным и физическим экстазом одобрена Королевской коллегией психиатров или папой римским.

Хью молча кивнул и несколько стесненно заерзал в кресле. Я подала ему мягкую подушечку.

– Проблема в том, Хью, что мне казалось, будто бы это не просто другая страна, а как бы другая планета. А это всего лишь слова, каракули, написанные на линованной бумаге формата А4.

Мы сидели так молча несколько минут. Толстые каменные стены дома служили теперь надежной преградой, через которую не было доступа шелесту ветра и жужжанию трипсов.

– Написала все это я, следовательно, часть моего «я» в ответе за написанное. Что с ними стало? Как вы думаете?

Хью взглянул на меня:

– С кем стало? Со словами?