Тайна имения Велл - Кэтрин Чантер (2015)

– Нет людей избранных, – заявила она. – Все дело в силе нашего сестринства, в нашей общности.

Но Голос у меня в голове поддержал Амалию, которая возразила Еве:

– Нет, это сделала ты, Рут, лишь ты одна, и это только начало.

* * *

Я не хочу думать о Голосе, потому что я боюсь. Если я начну размышлять о нем, то, чего недоброго, приглашу Голос обратно, а мне этого не надо. Гостевая комната у меня для него не приготовлена.

Третий промаршировал на кухню. В руке он держал несколько писем. Я как раз выжимала в раковине свои постиранные трусы. Сержант встал в дверном проеме. Я быстро сунула их в мыльную воду, но Третий, заметив, ухмыльнулся:

– Сегодня ваш священник не придет.

Крепко сжав руки под водой, я твердо решила не расплакаться при нем. Не рискнула я при нем и заговорить, не стала спрашивать о письмах, которые он, перевернув задней стороной, положил на стол.

– Вы меня слышите? Я сказал, что сегодня священника не будет. Возможно, его не будет и на следующей неделе. Быть может, он вообще никогда больше к вам не придет. Кто знает? Если вы настаиваете, думаю, мы всегда сможем найти ему замену. Полагаю, один священник не хуже другого. В этой стране сейчас развелось множество религиозных безумцев.

Потом Третий сказал что-то насчет того, что он придет позже и расскажет, что мне теперь позволено делать, а затем вышел из дома. Письма остались лежать на столе. Я вытерла руки.

Третий вернулся:

– Извините, совсем забыл забрать.

Вытаскивая заглушку из раковины, я вспомнила, что забыла постучать пять раз. Если бы я постучала, Хью бы пришел. Мне хотелось обговорить со священником проблему Голоса.

Остаток дня я провела в саду за плетением гирлянды. Я сплетала вместе стебельки маргариток, лютиков, одуванчиков, смолевки, бутеня и дикой моркови. Я расщепляла их стебли кончиками ногтей. Капельки сока сочились мне на кожу. Гирлянда вышла слабоватой. Тонкие стебли лютика не желали крепко сплетаться со стеблями одуванчика. Белые, желтые и розовые цветочки не сочетались красиво друг с другом. Я не знала, что со всем этим делать. Я подняла мою гирлянду и отпустила. Она упала вниз, образовав нечто, напоминающее наручники.

Я была уверена в том, что Хью сегодня расскажет мне все, что узнал из интернета. Роза Иерихона расцвела после ночного дождя. Мне хотелось показать ему розу. Третий не сказал, почему он не смог прийти. В прошлый раз священнику явно нездоровилось… Или мы проговорились об интернете на камеру? Не могут ли солдаты слышать, о чем мы разговариваем, даже тогда, когда мы выходим в сад? Я принялась рвать траву, которая разрослась вокруг скамейки, подозревая, что солдаты могли спрятать свои приборы слежения среди кипрея и бурьяна. Я ухватилась голыми руками за крапиву. В местах ожога проступили белесые пятнышки. В моей голове пронеслось, что это руки безумной женщины, которая делала безумные поступки, и даже священник понял, что этой женщине нельзя помочь. Голос согласился бы с этим.

* * *

После того первого вечера, когда с сестрой Джеки случилось то, что случилось, я слышала Голос все чаще и чаще, но я никому о нем не рассказывала.

– Когда вы молитесь, кто-нибудь вам отвечает? – спросила я у Дороти и Джеки.

Женщины сидели на траве и из белой хлопчатобумажной ткани шили одеяния.

– Роза отвечает, – сказала Дороти, – но это не совсем голос, если уж на то пошло. А ты, Джеки, ее слышала?

Рука Джеки делала плотные стежки, чтобы они крепко держали два куска ткани вместе.

– Есть разные голоса, – сказала она. – Главное – уметь разбираться, какие это голоса. Когда я болею, голоса громкие и грубые. Мне кажется, что я могу краешком глаза видеть тех, кто со мной разговаривает. Врачи научили меня заглушать их, делать далекими, но я больше не принимаю таблетки. Когда я под воздействием лекарств, то становлюсь сама не своя. Амалия и Роза, они куда могущественнее, чем вся эта химия.