Водоворот. Запальник. Малак - Питер Уоттс (2001, 2010, 2013)

Правда, толку от него нет. Зону уже перекрыли. Паника бессмысленна, выхода для инстинктов самосохранения не найти. Беженцев предупредили всего пару секунд назад, но все уже практически закончилось.

Лезвием скальпеля пробился сквозь облака бирюзовый пунктир лазера, ажурной строчкой вышивающий поперечный разрез в десять километров длиной. От его касания сгорали крохотные частички песка и плоти. Аргоновые нити, столь яркие и прекрасные, что от одного взгляда на них можно было полностью ослепнуть, становились видимыми для человеческих глаз, только отразившись от капель в пропитанном влагой воздухе. Они действовали быстро: световое шоу закончилось прежде, чем раздались крики.

Принцип прост: горит все. Правда, каждый предмет дает свой отдельный спектр, едва отличимые сочетания бора, натрия и углерода люминесцируют каждое на своей длине волны, порождая гармонию света, уникальную для каждого объекта, преданного сожжению. В теории даже идентичные близнецы от пламени сияли бы по-разному, если только в жизни придерживались разных диет.

Для нынешних целей, конечно, такое разрешение не требовалось.

Взглянем сюда: перед нами некий стратегический участок. Надо выяснить, вражеская ли это территория. Для этого проведем через нее линию, причем так, чтобы разрез по обе стороны заходил на безопасную территорию. Прекрасно. Теперь возьмем образцы вдоль проложенной нами траектории. Превратим материю в энергию. Прочитаем язык пламени. Концы раны – это исходный материал, контрольные зоны; их свечение – это свет дружественной почвы. Далее следует вычислить длину волн от того, что обнаружится посередине, а потом прогнать данные через обычную статистику, выяснив уровень генетической неоднородности в окружающей среде.

Джовелланос получила из своих кашеобразных образцов отчетливый снимок того, как должен выглядеть спектр Бетагемота на расстоянии. С таким критерием существовал лишь один способ понять, прошел ли проверку каждый отдельный участок: если полчаса спустя его не заливали галотаном и не выжигали там все до скальной породы, значит, заразу не обнаружили.

Тест был надежен на девяносто процентов. Сильные мира сего считали, что этого вполне достаточно.

* * *

Даже Ахилл, обладатель невероятно быстрой реакции, удивлялся тому, как все изменилось буквально за пару месяцев.

Разумеется, поползли слухи. Ничего последовательного и уж точно – официального. Карантины, вымирание растений и гибель урожая уже многие годы никого не удивляли. Дня не проходило, чтобы не вернулась какая-нибудь болезнь, – уставшие старые гены обретали новую жизнь в лабораториях террористов или вступали в союз с вирусными переносчиками, плевавшими на репродуктивную изоляцию видов. На таком загрязненном фоне можно было спрятать немало новых эпидемий.

Однако смесь менялась. Двадцать первый век походил на изобильный «шведский стол» из катастроф, эпидемий, экзотов, пылевых бурь, и все они навалились на человечество с разных сторон. Но теперь в тени остальных потихоньку росла одна очень необычная угроза. Все чаще встречались определенные типы локализации. Пожары бушевали на всем Западном побережье, и официально они были никак друг с другом не связаны: где-то якобы шла дезинсекция, в других местах оказались виноваты террористы, а некоторые и вовсе вспыхнули из-за осушения почв, продолжавшего расползаться по всей территории Северной Америки. И все-таки, почему столько пожаров, и все – вдоль берега? Почему установили столько карантинов, провели столько зачисток по направлению с севера на юг, вдоль Скалистых гор? Очень странно, ну очень.

Среди изобилия уже привычных катастроф вызревала какая-то темная энтропийная монокультура, сама по себе невидимая, но оставляющая яркий след. И люди начали его замечать.