Не проспи любовь - Люси Китинг (2016)

– Ненормально столько о нем думать, – говорю я. – Сама знаю. – Этот разговор у нас был уже миллион раз.

Софи вздыхает.

– Дело в том, что в Бостоне твоя жизнь начнется с чистого листа, Эл. Возможно, с твоей стороны будет мудрее, ну… начать встречаться с парнем, с которым, как бы это сказать, можно быть вместе?

– Но у меня такое ощущение, будто мы вместе… – говорю я.

– Ты же знаешь, о чем я, Элис, – говорит Софи с легким раздражением в голосе. – Нужен кто-то, с кем можно быть. Кого можно познакомить с друзьями.

С кем можно целоваться за деревьями во время школьных поездок на природу. Кто-то… ну… реальный.

Реальный. Последнее слово повисает между нами, и я задумчиво качаю головой. Софи права. Не важно, как я отношусь к Максу, – есть одна проблема. Ночь в музее – это сон. Каждая встреча с Максом – все то время, что я себя помню, – происходит во сне. Потому что Макс – парень из моих снов… И только.

Потому что в реальности его не существует.

Глава вторая

Яд носатой энгидрины

Я понимаю, что влюбиться в того, с кем никогда не встречалась, влюбиться в нереального человека – совершенно ненормально. Но Макс снится мне, сколько я себя помню, так что мне не с чем сравнивать. Меняются места действия и истории, но сам Макс, его озорная улыбка и доброе сердце неизменны. Он – моя вторая половинка.

Однако я понимаю, что вечно так быть не может. Поэтому записываю все сны в блокнот. Софи как-то назвала мой блокнот «дневником снов» – что-то похожее продают в сувенирных лавках по соседству с отделом благовоний. Я ношу его с собой повсюду. Прямо сейчас он едет в моей сумке с надписью «Я У Нью-Йорк»; сумка лежит в плетеной корзине старого и ржавого велосипеда фирмы «Schwinn», который я нашла в саду за бабушкиным домом. Я назвала его Франком – сокращенно от «Франкенштейн», – потому что в прямом смысле вернула его с того света.

Сейчас мой Франк стоит между двумя каменными столбами, отделяющими школу «Беннетт» от остального мира, столбами, которые будто говорят: «О нет, не надо. Только не сюда». На самом же деле на гранитной плите, которую они поддерживают, написано: «ТОТ, КТО ОБРЕТЕТ ПОКОЙ В ЭТИХ СТЕНАХ, ОБРЕТЕТ ПОКОЙ И В СЕБЕ». Что-то я в этом сомневаюсь.

Внимательно рассматриваю парковку для студентов – она заставлена сверкающими автомобилями фирм «Вольво» и «Ауди» – и перевожу взгляд на Франка. Единственная причина, по которой я тут стою, – программа обмена между Гарвардом и школой «Беннетт», рассчитанная на профессорских детей. В справочнике говорится, что Мари Беннетт, которая в 1800-х основала школу, была дочерью президента Гарварда, с тех пор между этими учебными заведениями и установились «отношения взаимного уважения».

– Ну и что это значит? – поинтересовалась я, когда папа за ужином прочел мне об этом.

– То, что появление в числе учеников дочери главы кафедры нейробиологии повысит их репутацию, – пояснил папа. – А за это ты бесплатно получишь превосходное среднее образование.

– Серьезно? – спросила я, наклонив голову набок и наматывая спагетти, похожие на локоны ангелов, на вилку. – Я почти уверена, что меня берут в эту школу за спортивные успехи.

– Ах да, – кивает папа, подыгрывая мне. – Наверное, как раз за тот кубок, который тебе вручили в четвертом классе. Еще раз, за что именно?

– За то, что дольше всех крутила обруч, – напоминаю с набитым ртом. – Это была вершина моей спортивной карьеры.

– Да, точно. – Папа вытирает рот салфеткой и подмигивает мне.

Я пристегиваю велосипед у главного корпуса, который больше напоминает Белый дом, чем школу, и чуть ли не на цыпочках иду по блестящему мраморному коридору – других путей я не вижу. Негромко стучу в дверь декана, с которым у нас на девять часов назначена «беседа», – вчера, прочитав об этом в брошюрке с информацией, я невольно поморщилась.