Палач. Да прольется кровь - Андреа Жапп (2012)

– Она была очень набожной монахиней.

Поднеся палец к покрытой шрамами спине, Брево произнес нарочито безразличным тоном:

– Хм. Давайте снова перевернем ее, коллега.

Фовель раздвинул бледные ноги покойницы, которые казались восковыми, и просунул руку между бедер. Наклонившись и внимательно рассматривая вульву, он заметил так же бесстрастно:

– Если только с моей пациенткой не случилось какого-то чуда…

Деликатно проведя внутри указательным и средним пальцами, он быстро проговорил:

– Девственница. Она не была дефлорирована. Классическое изнасилование исключается.

– Что, разве оно бывает и неклассическим? – удивился Мешо.

Непонятно, что смутило его больше – серьезный взгляд голубых глаз или ответ, прозвучавший на удивление безмятежно:

– А вы как думаете?

Пытаясь выпутаться из неловкой ситуации, Мешо заметил:

– Какое облегчение, что с ней не произошло самого худшего![86]

– Да, ее всего лишь убили, – произнес Фовель так тихо, что собеседник его не услышал.

На самом деле его вовсе не удивляло простодушие коллеги – напротив, в какой-то мере он даже завидовал его такой удобной уверенности. То, что Анриетта не подверглась насилию, хотя бы с виду делало все произошедшее с ней не таким отталкивающим. К тому же Мешо скорее всего не догадывался о том, что существуют и другие способы совершить насилие над женщиной, и для этого вовсе необязательно лишать ее девственности. Существовала еще дефлорация несексуального характера, когда желали очернить обвиняемую, представив ее перед судом развратной злонравной женщиной.

Затем Йохан Фовель обследовал предплечья, руки и ногти Анриетты со скрупулезностью, которая даже заинтриговала доктора Мешо.

– Что вы там видите, дорогой коллега?

– Ничего, и это исключительно важно.

– Простите?

– Она не отбивалась и не пыталась отражать удары, иначе мы увидели бы синяки и царапины, свидетельствующие о борьбе.

– Этот бесчестный трус подло напал на нее сзади, – с яростью произнес Мешо, и в такт его словам изо рта доктора вылетали облачка пара.

– Возможно, и так, хотя позволю себе напомнить вам об ушибе на левом виске. Удар был нанесен спереди, если только она не упала незадолго до смерти. Сейчас мы уточним еще кое-что – и можно заканчивать…

Он приоткрыл губы покойной и, понюхав внутренность ее рта, констатировал:

– Никакого подозрительного запаха[87]. Дорогой коллега, давайте снова оденем ее, чтобы вернуть ей хоть немного благопристойности.

– А власяницу тоже надеть?

– Думаю, лучше будет потихоньку отдать ее аббатисе.

* * *

Они старательно пристраивали на место головной убор, когда неожиданный стук в дверь едва не заставил их подпрыгнуть. Вошла крупная, хорошо сложенная женщина с очаровательной грустной улыбкой. Двумя пальцами она протянула им конопляную веревку длиной около двух локтей[88] и произнесла:

– Аделаида Боклерк, больничная сестра, к вашим услугам, мессиры. Я здесь по распоряжению матушки.

С гримасой отвращения она протянула им веревку.

– Вот этим… это… мы нашли на шее нашей всеми оплакиваемой Анриетты.

Кивнув в знак благодарности, Йохан Фовель взял у нее веревку.

– Э… возможно, я вам мешаю и вы подумаете, что я недостаточно деликатна, но все же… как вы полагаете… она… страдала?

– Нет, не думаю, – солгал Йохан, который на самом деле не имел об этом ни малейшего представления. – Смерть от удушения очень быстрая. И жертва встречает ее уже в бессознательном состоянии.

– Ах, Боже милосердный, – вздохнула женщина, кладя руку на свое большое распятие из темного дерева.

Затем она снова торопливо заговорила:

– Господи, какая же я бесчувственная дура! Я всего лишь хотела…