Зачем нужны университеты? - Стефан Коллини (2016)

Я готов поверить, что в естественных и даже в какой-то степени социальных науках дело обстоит иначе. (По этой причине плохо то, что двумя направлениями из области «искусств», выбранными для рассматриваемой инициативы, стали экономика и история; ограниченность этой инициативы стала бы, возможно, даже более очевидной, если бы рассматривались, скажем, философия или одна из филологических дисциплин.) Но даже если так, о трудностях, с которыми столкнется любая единая схема, можно судить по высказыванию одного заслуженного ученого, с которым я о ней говорил и который незамедлительно ответил: «Да, главная проблема в том, что категории, очевидно, сделаны так, чтобы отражать исследования в искусствах». При этом он, в частности, указал на то, что категория «рецензия» или «рецензионная статья» в его сфере не имеет никакого статуса, поскольку в ней она если что-то и обозначает, то только одобрение программы исследовательской команды или заявки на грант. Глава другой крупной научно-исследовательской группы жаловался на то, что «авторы анкеты плохо ее продумали», подчеркивая, что в некоторых областях командных и совместных исследований неправильно считать публикации по отдельным ученым. Все это, конечно, указывает на то, что нужно внимательно относиться к различиям между разными видами деятельности в университетах и следить за тем, чтобы их успехи оценивались сообразно их природе. Но пилотная схема делает прямо противоположное.

Посылка этой программы в том, что категории должны быть единообразными. Раз надо развивать «библиометрические» методы, не нужно скулить и доказывать, что издание латинских текстов периода раннего Средневековья – это совсем не то же самое, что исследования по физике частиц; просто сделайте так, чтобы в каждой клеточке стояла цифра, хорошо? Даже если оставить в стороне вопрос о смысле подобной программы и о применении, которое будет найдено этим «данным», и если пока ничего не говорить про суждения о качестве и значении, позволяющих отличить одну публикацию от другой, все равно должно быть ясно, что даже для решения простой фиксации публикаций университетских работников потребовалась бы гораздо более сложная и проработанная система категорий. Куда отнести такие виды деятельности, настолько важные для других исследовательских областей, как составление словарей или редактура текстов? В какую клеточку вписать творческую функцию редактора сборника статей или же критически важную роль редактора литературного журнала? Как зафиксировать некую рецензию в «New York Review of Books» или письмо в «Times Literary Supplement», которые могут не оставить камня на камне от издания какого-нибудь классического текста, претендующего на новизну? Какой смысл в гуманитарных науках классифицировать журналы, подразделяя их на «академические», «профессиональные» и «популярные»? И что значит, что публикации в «других средствах информации» должны засчитываться только в случае той «работы, которая представляет вклад в исследование»? Разве не важно то, что наши литературные критики пишут поэмы и романы, что историки снимают документальные телефильмы, что экономисты критикуют официальную статистику в еженедельных изданиях и т. п.? Можно предъявить намного больше возражений такого рода, и я могу надеяться лишь на то, что некоторым факультетам, участвовавшим в составлении этой пилотной схемы, хватило самоуважения, чтобы их высказать.

Но здесь снова прорезается Глас Реализма: «А разве есть что-то неразумное в том, что от сотрудников, живущих на государственный счет, требуют предоставить информацию об их деятельности? Может, против правильной фиксации их работы выступают только те, кому есть что скрывать?» Пока мы можем проигнорировать все подтасовки и способы уклонения от вопроса, которые содержатся в этом хорошо знакомом припеве, но он заставляет нас чуть внимательнее изучить цели рассматриваемой программы.